Читая в свое время «Зеленого человека», я вдруг начал смутно ощущать, что речь идет о знакомых местах… Однажды нас вывезли на обед (вместо студенческой столовой) за город — не знаю уж почему, в какую-то деревушку, в таверну (трактир) с вывеской, на которой красовалась густо-зеленая личина «зеленого человека» — утопленника, водяного, как подумалось мне тогда, лесного чудища, лешего, персонажа местных предании, как выяснил я позже. Вполне возможно, что это был тот самый постоялый двор, под крышей которого разворачивается реальность — фантастика нашего романа.
…«Потом возник город, где никогда не увидишь людских толп, и вот потянулись хорошо знакомые ориентиры: школа Лейс, Адденбрукская больница, улица Фитцуильяма, Питерхаус… Продолговатый и словно спиленный с торца прямоугольник колледжа Св. Матфея… тут и там внешняя стена была украшена лозунгами, написанными мелом и известкой: „Имущество колледжей — в общественное владение!“, „Бастуем в голом виде — сбор в субботу в 2.30 около колледжа Гертон…“»
В том 1973 году, когда я ходил теми улочками мимо «знакомых ориентиров», на той стене было выведено — не мелом, а едкой краской из баллончика — не про экспроприацию и забастовку, а упадническое: «Завтрашний день отменяется — поскольку он не представляет никакого интереса». «Сердитое» поколение к тому времени уже кануло в прошлое, брюки в дудочку сменились джинсами-клеш, длинными волосами, цветочком на щеке, протесты — демонстративно-безразличным лежанием на транс городского парка, ничегонеделанием и покуриванием «травки» — наступила эпоха хиппи.
Уже несколько раз помянув сердитых молодых людей, я чувствую, что слишком широко раздвигаю границы уже устоявшегося термина, который относится к довольно четко очерченному литературному явлению. Необходимо уточнение: сердитость, проявляемая с большей или меньшей энергией, характерна для каждого нового поколения, здесь действует хрестоматийное гегелевское «отрицание отрицания», а вот «рассерженные молодые люди» (Angry young men) — это конкретная группа, а точнее, ряд именно британских авторов, появившихся после десятилетия «пустоты», образовавшейся в искусстве из-за второй мировой войны. В число «рассерженных» входил Кингсли Эмис, Джон Осборн, известный прежде всего по пьесе «Оглянись во гневе» (1957 г.), Джон Брейн, роман которого «Комната наверху» (или, в другом переводе, «Путь наверх») весьма популяризировался в Советском Союзе — в связи с вышеупомянутой «критикой буржуазной действительности», Джон Уэйн, чей роман «Спеши вниз» (1953 г.) тоже отражает мироощущение «рассерженных», Колин Уилсон с его антигероем Джимми Портером (роман «Аутсайдер», 1956 г.); это объединение нескольких писателей под одним названием носит довольно условный характер, поскольку они не оформляли своего творческого единства разными документами и совместными акциями; английские источники включают в круг «рассерженных» Алана Силлитоу, Айрис Мердок и других. События в их произведениях вращаются вокруг одинокого героя, точнее, антигероя, он без корней, «со стороны» (к примеру, тот же «счастливчик Джим»), действие происходит в провинции, в английской глубинке, герой конфликтует с начальством, с окружением — людьми консервативными, пошлыми обывателями, его поза — сардоническая усмешка, нежелание смешиваться с местными, им презираемыми «сливками». И еще существенная деталь: деятельность «рассерженных» ограничивается пятидесятыми годами, позднее вышеперечисленные писатели отошли от указанного героя и темы. Сегодня движение «рассерженных» воспринимается иначе, чем современниками-пятидесятниками, возникает желание произвести «переоценку» их литературного наследия, но это не входит в задачу автора данного очерка, поэтому ограничусь личным, в общем-то субъективным высказыванием по поводу нашего уважаемого Кингсли Эмиса: хорошо, что он перестал быть «рассерженным», и настроением его творчества стало не единичное чувство, а все многообразие чувств, присущих человеку.
