Американская оккупация | страница 64
В пятнадцати метрах от самолета, возле розового «тандерберда», стояли Труди, Мари-Жозе Вир, Патрик Карьон, саксофонист Мэл и лейтенант Уодд.
Санитары вынули из машины мешок с вещами сержанта и бросили его на конвейер. Мари-Жозе схватила Патрика за руку. Поднесла ее к губам. И глухо произнесла:
— Патрик!
Она поцеловала его ладонь и сказала:
— Я люблю тебя, Патрик.
Труди Уодд напряглась. Мари-Жозе все еще целовала руку Патрика Карьона. Вдруг Труди крикнула:
— Shut up! Shut up! (Замолчи! Замолчи!)
Патрик тотчас отдернул руку. Он был поражен. Труди подбежала к «тандерберду» и закрылась в нем.
Ее волосы и лоб были мокрыми от дождя. Патрик стоял в растерянности, не зная, что делать. Мари-Жозе снова взяла его руку.
Лейтенант Уодд строго взглянул на Мари-Жозе и Патрика.
Тело сержанта Уилбера Хамфри Каберры в пластиковом мешке исчезло в грузовом отсеке самолета.
Патрик оттолкнул умоляюще протянутую руку Мари-Жозе, которая встала перед ним на колени прямо на бетонную полосу аэродрома, залитую дождем.
— Ты чудовище! — бросил он ей шепотом, заставляя подняться.
Они молча пошли за лейтенантом Уоддом, который сел за руль своего «тандерберда».
— В полдень у меня встреча с аббатом, — сказал он ей.
Мари-Жозе Вир и Патрик Карьон встретились у охотничьего павильона, на каменной скамье. Сперва они молчали. Она пришла в черных очках. Сняла их. Под глазами у нее темнели круги. Щеки запали. Лицо подурнело от горя. Глаза лихорадочно блестели. Они крепко обнялись, в последний раз. Мало-помалу их пальцы вспоминали былые ласки, незабываемые, как детство, как нежность многолетней дружбы, которой не нужны слова, как былые объятия — робкие, редкие, неумелые, внезапные и страстные, — как все бессчетные признания в любви. Потом они разняли руки.
— Этого не объяснишь, — прошептал он.
Он сказал Мари-Жозе, что со дня катастрофы ему кажется, будто он живет лишь наполовину. Письменные экзамены на бакалавра сдавал точно во сне. Мари-Жозе Вир сочувственно взглянула на него. Он говорил, что по его вине сержант Уилбер Хамфри Каберра мчался на полной скорости, хотя был пьян. Просто он, Патрик, впал в ярость оттого, что отец запер его, словно наказанного ребенка, в самый день его восемнадцатилетия, когда ему предстояло играть в городском театре Дрё. Он записал на базе настоящую пластинку, но его родители не желали понимать музыку, которая целиком завладела им, которой целиком завладел он. И вот теперь он мертв, потому что они мешают ему жить.