Они по очереди приблизились ко мне для рукопожатия. Де Готе отличался высоким ростом, изяществом и стройностью. Нафабренные усы и жесткая, коротко стриженная шевелюра как бы довершали образ этого галантного воина. Бельгиец Берсонин являл собой полную противоположность. Тучный, не слишком рослый, неуклюжий, он к тому же, несмотря на молодость, был совершенно лыс. Мой соотечественник Детчард был самым молодым из троих. Коротко остриженный, светловолосый, он словно воплощал типичный образчик спортсмена-англичанина. Эти атлеты с широкими плечами, узкими бедрами и мало выразительными глазами всегда представляли для меня загадку. По-моему, от них можно ожидать любых выходок. Я решил поговорить с ним по-английски. Я нарочно говорил на родном языке с легким руританским акцентом. Мой соотечественник одарил меня в ответ ехидной улыбкой, и я убедился, что он в курсе дела.
Отделавшись от любимого брата и его чудесных друзей, я вернулся в гостиную, чтобы попрощаться с кузиной. Она ждала меня в дверях. Я взял ее за руку.
— Рудольф! — прошептала она так тихо, что я едва расслышал. — Будьте осторожны, прошу вас.
— Что вы имеете в виду?
— Я не смею говорить об этом. Но вы ведь сами все понимаете. Не забывайте, ваша жизнь нужна…
— Кому? — перебил я.
— Ну… — Она замялась. — Руритании.
Чем больше я оставался рядом с Флавией, тем дальше заходил в своей лжи. Разумеется, я клял себя на чем свет стоит за эту бесчестную игру. Видит Бог, я с радостью сразу признался бы Флавии, что я не король. Но я не мог этого сделать. Прочие же уловки с моей стороны были бы не более честны. И я продолжал играть роль влюбленного короля, ибо, если и не был королем, то в принцессу и впрямь уже почти что влюбился. И я ответил ей:
— Выходит, кроме государства, моя жизнь никому не нужна?
— Она нужна еще вашим друзьям.
— Друзьям?
— И вашей верной кузине, — добавила она шепотом.
Тут у меня пропал дар речи. Молча поцеловав ей руку, я в самом скверном расположении духа вышел в переднюю.
На глаза мне тут же попался счастливчик Фриц. Не обращая никакого внимания на слуг, он весело болтал со своей возлюбленной.
— Нельзя же жить одними интригами! — пылко объяснил он мне, когда мы выходили на улицу. — Я люблю и любим и не собираюсь жертвовать своим счастьем.
На нас уже глядели прохожие. Заметив это, Фриц вновь превратился в королевского придворного. Чуть пропустив меня вперед, он почтительно засеменил сзади.
