Пленник замка Зенда | страница 31
И тут с внезапной ясностью я увидел двух людей. Первой была девушка, прекрасное лицо которой обрамляли ярко-рыжие эльфберговские локоны (следует сказать, что женщинам они особенно к лицу). Второй — толстощекий мужчина с пунцового цвета лицом, черной шевелюрой и глубоко посаженными черными глазами, в коем я без труда разгадал Черного Майкла. Едва он заметил меня, как красная его физиономия разом побелела. Пальцы невольно разжались, и шлем, который он держал в руке, с грохотом упал на пол. Было совершенно ясно: Майкл и мысли не допускал, что король может прибыть в Стрелсау.
Дальнейшее я помню очень смутно. Кажется, я преклонил колени перед алтарем, а кардинал помазал мне голову мирром. Потом я поднялся, принял из его рук корону Руритании и водрузил себе на голову. Настал момент королевской присяги, которую — да простит мне Бог это святотатство! — я принес по всем правилам и получил святое причастие. Тут снова во всю мощь заиграл большой орган, маршал отдал герольдам приказ, повинуясь которому они громогласно провозгласили восшествие на престол короля Рудольфа Пятого. Вот так был коронован новый властитель Руритании. Придворный живописец очень хорошо запечатлел этот момент. Портрет короля чрезвычайно удался. Он и по сию пору украшает стену моей столовой.
Когда все было позади, рыжеволосая красавица поднялась со своего места и в сопровождении двух пажей, которые поддерживали шлейф ее платья, приблизилась ко мне.
— Ее королевское высочество принцесса Флавия! — громогласно объявил герольд.
Принцесса низко присела, поднесла мою руку к губам и поцеловала.
Я растерялся и не знал, как поступить. Правда, замешательство мое длилось недолго. Мгновение спустя я притянул принцессу к себе и поцеловал сначала в одну, а потом в другую щеку. Тут кардинал оттеснил Черного Майкла на задний план, поцеловал мне руку и вручил письмо от Папы римского. Забегая вперед, скажу, что ни до, ни после Папа римский мне больше не писал.
Ну, а потом настал черед герцога Стрелсау. Он шел ко мне, и ноги его заплетались. Он озирался по сторонам, и мне казалось, что больше всего ему сейчас хочется сбежать. Лицо его пошло пятнами, а когда он подал мне руку, я имел случай убедиться, что она дрожит, губы же его пересохли от волнения. Я обменялся взглядами с Саптом, и тот снова едва заметно улыбнулся. И тогда я понял, что должен совершить благородный поступок. Само положение, в которое мне суждено было попасть, обязывало меня к этому.
