Росс машет рукой, я начинаю мой проход. Дверь одного из домов распахивается, и на тротуар выходит, заслоняя от меня камеру, старик в домашнем халате. Я останавливаюсь, возвращаюсь назад. При съемках на улице такое случается часто, мы к этому привыкли. Не обязательно к старикам в халатах, разумеется, просто к самым обычным людям, «штатским», как именует их кое-кто из киношников и телевизионщиков, — впрочем, в последнее время распространилось еще одно вызывающее у меня легкую дрожь обозначение: «магглы». Документальный телефильм — это не большое кино, в нашем распоряжении нет полицейских и помощников режиссера, которые обуздывали бы постороннюю публику. И потому в ситуациях подобного рода нам остается лишь терпеливо ждать и глупо улыбаться. Старик в халате медленно ковыляет ко мне, и я вдруг понимаю, что это Саймон Грей. Волосы его почти совсем побелели, щеки ввалились. Он кажется очень больным и намного старше своих семидесяти лет.
— Здравствуйте, Саймон.
— О. Здравствуйте.
После ужасной травмы 1995 года, когда я ушел с середины спектакля по его пьесе «Сокамерники», в котором играл, и улетел в Европу, мы встречались всего один раз. Собственно говоря, фильм, в котором я сегодня снимаюсь, это, помимо прочего, попытка понять, что подтолкнуло меня к тому бегству.
— Так. Что поделываете? — спрашивает Саймон.
— Да вот. Снимаюсь. — Я указываю на камеру за его спиной. Пожалуй, думаю я, о том, что основу фильма составляют события 1995 года, разумнее не упоминать.
Он медленно оборачивается, оглядывает камеру и снова поворачивается ко мне.
— Ага. Понятно. Вот, значит, что? Какая-то комедия, я полагаю. Ну ладно.
Никогда еще слово «комедия» не приобретало обличия столь низкого, вульгарного и достойного всяческого порицания. Саймон так и не простил мне того, что я бросил «Сокамерников». Первоначальная тревога, беспокойство обо мне, овладевшие им после моего бегства, быстро сменились возмущением, гневом, презрением. Да оно и понятно. Шоу должно продолжаться.
Мы встретимся с ним и еще раз, но только один. Стоит июль 2008-го, я нахожусь в ложе крикетного стадиона «Лордз», наблюдаю за тем, как Питерсен и Белл, играющие против команды Южной Африки, набирают что-то около трехсот пробежек к калитке. Соседняя ложа заполнена известными драматургами. Среди прочих в ней находятся Том Стоппард, Рональд Харвуд, Дэвид Хэйр, Гарольд Пинтер и тихо сидящий в углу Саймон Грей. Драматурги и крикетисты всегда шли рука об руку. Сэмюэл Беккет остается, если не ошибаюсь, единственным нобелевским лауреатом, имя которого упоминалось отдельной строкой в крикетном ежегоднике «Уизден».
