– Садитесь, Крен! – проговорил третий. Этот не протянул руки, лишь указал на кресло. Мне показалось, что он у них главный. Он был худ и угрюм. Я ещё не видал таких колючих глаз: он ударял ими, как гвоздями. Кстати, они были цвета гвоздей. – Моя фамилия Гопкинс. Я читал ваш меморандум. Вам не кажется, что это может плохо кончиться?
Я сразу понял, что с ними нельзя быть искренним. И великан Мак-Клой, и карлик О’Брайен, и железный сухарь Гопкинс были одинаково мне чужды. Их возмутила бы, если не рассмешила, великая страсть, поддерживающая меня восемь тяжких лет. Высокие мотивы моей работы могли им показаться лишь подозрительными, результаты её – ниспровержением основ. Я внутренне съёжился, когда Гопкинс кольнул меня страшными глазами, и еле удержался, чтобы не убежать. Я крикнул на себя в душе: «Помни, это твой последний шанс! Ты, кажется, считаешь их скверными людьми? Тебе остаётся приподлиться к уровню их подлости – проделай это с достоинством!»
Я сел в кресло и закинул ногу за ногу.
– Скажите, джентльмены, – промямлил я, – кто из вас Эдельвейс, а кто – братья?
Мак-Клой и О’Брайен разом ответили:
– Эдельвейс – это я.
Гопкинс хмуро добавил:
– А братья – я. Почему вас это интересует?
– Как бы вам объяснить? М-м!.. Я предпочитаю иметь дело с солидными людьми. Фирма «Эдельвейс и братья», конечно, всемирно… Короче, я не желал бы, чтобы моё открытие попало в недружественные руки.
Я значительно сжал губы и холодно посмотрел на них. Мак-Клой ударил кулаком по столу и захохотал.
– Вот мошенник! Он подозревает, что мы левые. Признайтесь, док, такого проходимца, как вы, ещё не существовало со времён потопа! Как, по-вашему, ребята, он сукин сын?
– Очень, очень стоящий человек! – прохихикал О’Брайен, излучив морщинками серое личико. – Говорю вам, он не хуже своего родственника Карпера смог бы нокаутировать великого Джойса. Думаю, мы сработаемся.
– Я могу удовлетворить ваше любопытство, – проговорил ледяным тоном Гопкинс. – Старый дурак Эдельвейс закончил свою грешную жизнь в ночлежном доме. Не думайте, что мы что-либо имеем против него: он был волк как волк, пожалуй, даже зубастей других. Состояние его поделили Мак-Клой и О’Брайен. Что до братьев, то Джим повесился на сорок четвёртой минуте биржевой паники 28 сентября 1995 года, а Джек пустил себе пулю в лоб часом позже. Их акции достались мне. Мы решили не менять название нашей заслуженной фирмы.
– Отлично! – объявил я, закуривая сигарету. – Можете держать себя свободно. Вижу, что не ошибся, считая вас серьёзными дельцами. Нам остаётся договориться о пустяках – сколько миллиардов вы вложите в наше…
