Тода Хиромацу. Секреты школы Голубого тигра
'Однажды охотник выследил оленя и хотел застрелить его, но только он натянул тетиву, как рядом с ним оказался сам Будда, который стал умолять его не убивать прекрасное животное.
- Если ты убьешь оленя, в следующей жизни ты тоже родишься оленем, - сказал Просветленный. - Это закон кармы, против которого не может пойти даже Будда. Но разве ты, неразумный охотник, хочешь в следующем воплощении превратиться в оленя?
Охотник посмотрел на Просветленного с интересом. Да и было на что посмотреть: он был очень красив и прилично одет, от его лица исходило дивное сияние, а от тела - божественные ароматы. Недолго думая, охотник поднял лук и нацелился в глаз Будде.
- Что ты делаешь?! - закричал Просветленный, безуспешно пытаясь отстраниться от убийцы голыми руками.
- Ты же сам рассказал о законе кармы, - резонно заметил охотник. - Если я убью Будду - в следующем воплощении я стану Буддой!'
По традиции каждый третий, шестнадцатый и тридцатый день лунного цикла в замке клана Фудзимото устраивался литературный вечер. На этот раз выпала очередь главе рода начинать его какой-нибудь историей или стихотворением. Кияма же славился как замечательный рассказчик, у которого на всякий случай найдется сказка или поговорка, кроме этого, он обожал рассказывать различные истории и не собирался упускать возможности блеснуть своими литературными талантами, даже пред разверзшейся под ногами бездной смерти.
Поэтому он попросил доставить его в открытый зал на верхнем этаже замка на носилках, где члены семьи любили читать друг другу стихи, наблюдая небесные светила. Что, однако, не сильно омрачило маленький семейный праздник.
Впрочем, сегодня Кияма рассчитывал не только говорить, но и слушать, так как маленькая наложница сына, очаровательная Гендзико обещала прочитать написанное ею накануне стихотворение, да и Умино, общаясь с очаровательным созданием, словно снова почувствовал тайный голос поэзии, и теперь целыми днями писал что-то, будто наверстывая упущенное.
'Любопытно, что могут сделать с мужчиной изящные женские ручки, - не без удовольствия думал Кияма, попивая свежезаваренный чай. - Женившись на толстушке Фусако, Умино словно стеснялся своего дара, стараясь больше времени проводить на охоте или объезжая отцовские владения с самурайским дозором'.
От слуг Кияма знал доподлинно, что Умино потерпел фиаско, пытаясь еще в начале отношений с Фусако писать ей стихи. Глупая женщина не понимала тонкостей поэзии. Прекрасный, тонкий Умино, должно быть, 'обломался', как говорили в далеком будущем, и начал вянуть. Его лоб прорезали ранние морщины, глаза погасли, выражение лица сделалось сухим и сосредоточенным. Теперь же он словно заново напитывался дивными соками молодости, расцветая с новой женой.
