Перед дверью Олафа Руппи замешкался, как мешкал, заходя пожелать спокойной ночи маме, когда та, силясь скрыть обиду, заговаривала чужим дрожащим голосом. Первым обычно уступал отец, затем сдавался сын, но в прошлый раз он устоял, ведь речь шла о Ледяном и обо всем, что в жизни есть главного. Руппи делал, что должно, и таки сделал, просто все спуталось в какой-то дикий клубок и в придачу понеслось вниз с горы. Поворачивать было поздно во всех смыслах, но почему бы не отложить разговор и не спуститься к Лёфферу, за которым приглядывает папаша Симон, как и все палачи, знающий толк в перевязках? А ведь не корпи Руппи над анатомией, перевязывать было бы некого... А не огорчи он маму, Олаф остался бы в памяти вечным укором. Мертвые укоряют и требуют вечно, это от живых можно освободиться.
— Мыр! — ободрила как-то просочившаяся в коридор Гудрун. Встав на дыбки, утешительница налаживалась поточить когти о штаны утешаемого. Это позволяло заняться ловлей кошки и счисткой шерсти, только лейтенант не поддался. Широко шагнув, он вынудил надоеду отцепиться и постучал, как стучал в каюту «Ноордкроне». Дождался приглашения. Вошел.
Олаф тоже каждое утро брился и тоже был застегнут на все пуговицы. Фельсенбург щелкнул каблуками.
— Мой адмирал, имею печальное известие из Эйнрехта. Его величество Готфрид скончался в ночь на семнадцатый день Летних Волн в своей резиденции.
Олаф Кальдмеер медленно поднялся. Сегодня они не виделись, так вышло... Они отдельно завтракают, отдельно смотрят на дождь, отдельно дышат.
— Капитан Джильди осведомил вас о подробностях?
— Никак нет! — Проклятье, неужели так будет и дальше?! — Мне сообщил господин Клюгкатер. Разрешите доложить подробно...
— Чем раньше мы прекратим эту игру, тем лучше. — Щека Олафа дернулась. — Я тебе больше не начальство, но, если ты сядешь, нам будет проще говорить.
Руппи сел, в очередной раз не понимая, какого змея Кальдмеер отказался оставить при себе хотя бы Канмахера. Вальдес предлагал, Альмейда не возражал, только Олаф пожелал быть один. Совсем.
— Я слушаю, — ровным голосом сообщил Олаф, и Руппи захотелось перенестись в какое-нибудь уютное местечко. На Китенка там или к Старым Бойням.
— «Хитрый селезень», как вы знаете, стоит в Малой гавани вместе с галерами. — Нет, он не сбежит, он доложит! — Появляться в торговом порту экипажу не запрещено...
— Я помню.
— Клюгкатер не называл имен, но он несомненно встретил кого-то из своих знакомых. Добряк — честный шкипер, однако в молодости, видимо, знался с контрабандистами.
