— Вижу, вы не унываете. — Четырехпалый кивком указал на стул. — Садитесь... Пришли новости из Эйнрехта. В прошлый раз вы, говоря о столичных интригах, назвали герцога Марге хитрой сволочью и пронырой. Ваш адмирал был этим недоволен.
— Не этим. — Олафу не нравится, когда дриксенские мерзости становятся известны чужим. Руппи был бы с ним согласен, но Бешеный все равно знал Бермессера как облупленного, а дерущийся на востоке Арно рассуждал о талигойской дряни. Везде есть люди и мрази, скрывать это глупо, а выставлять мразь чем-то достойным лишь потому, что она «своя», глупо вдвойне.
— Неважно. — Альмейда притянул покалеченной рукой какую-то бумагу, но читать не стал. — Можете на меня кидаться, только Кальдмеер больше не похож на адмирала. Хотя, даже будь он прежним, сегодня мне нужен не моряк, а столичная птица, пусть и в чаячьих перьях.
— Я моряк, — отрезал Руппи, — а Марге — проныра, сволочь и трус.
— Вы в самом деле моряк, — обрадовал Альмейда, — потому что в интригах вас обошли и дали увидеть лишь то, что хотели. Марге оказался отнюдь не трусом.
Руппи пожал плечами.
— Значит, это не тот Марге, только и всего. Его наследник иногда готов напасть на одного всего лишь вдвоем.
— Тогда чем вы объясните, что старший Марге оседлал вспыхнувший в Эйнрехте бунт и объявил себя вождем всех варитов?
— Представление. — От недогадливости Альмейды Руппи опять развеселился. — Через пару дней великий Фридрих мятежников победит, и они сдадутся на его милость, а добрая Гудрун всех простит и умолит Неистового всех помиловать. Регенту... тьфу ты, он больше не регент: после смерти кесаря и до собрания великих баронов страной правят Бруно, глава дома Штарквинд и мой отец... Фридриху, чтобы надеть корону, нужны победы, а их нет, вот и пришлось устроить мятеж.
— В таком случае Фридриху следовало бы остаться в живых.
Руппи не понял, вот не понял, и всё. В окне что-то призывно блеснуло, раздался веселый звон, перед глазами вспыхнули знакомые ночные искры, но разум уже схватил разогнавшуюся радость под уздцы.
— Фридриха убили?!
— И принцессу Гудрун тоже. Я всю жизнь считал, что в Дриксен предпочитают вешать, однако этих двоих сперва посадили на колья, а потом заживо взорвали.
— Как... Как...
Альмейда рассказал. Знал он не слишком много, но этого хватило; перед глазами встала библиотека в Фельсенбурге и белый, похожий на подушку живот. Кто-то придумал набить его порохом, кто-то это сделал. «Как пожелает мой кесарь...» «Умереть в один час»... Вот и сбылось, вот и умерла.
