Она останавливается прямо напротив Жюли и остреньким указательным пальцем легонько постукивает ее в грудь.
— Мне ничего больше не хочется. Я боюсь. Вон, на столике, мои документы. Но я даже не смею их убрать.
Жюли видит паспорт и удостоверение личности.
— Мне их вернули, — рассказывает Джина. — Нашли в ручье.
Жюли с любопытством открывает замызганный пас-, порт.
«Джина Монтано… Родилась… Урожденная… 1887 год». Так, отлично!
Она бежит глазами по строчкам. На лице ее играет улыбка. А Джина уже тянет ее за рукав.
— Идем, покажу тебе кухню. Вообще-то я почти все время провожу на кухне.
На пороге Жюли удивленно вздрагивает. Стены здесь сплошь оклеены афишами, как когда-то делали в маленьких районных кинотеатриках. Вот Джина в объятиях Тайрона Пауэра. Вот Джина в «Неистовом Везувии», рядом с ней — завитый и напомаженный актер, прикрытый леопардовой шкурой. Джина в «Тайне бунгало» — целится из револьвера в мужчину, готового выпрыгнуть в окно. И на всех афишах, от пола до самого потолка — страстные поцелуи и пылкие объятия. На всех — крупными буквами — «ДЖИНА МОНТАНО».
Джина, скрестив руки, тоже смотрит.
А потом добавляет, как ей кажется, легкомысленным тоном:
— Все они: Бауэр, Эррол Флинн, Монгомери, Роберт Тэйлор — все они держали меня в объятиях. Я все еще помню. Видишь ли, поздно мне переезжать.
— Отчего же? — не согласна Жюли. — Напротив, вы сейчас подали мне идею. Ваше место — среди нас, в «Приюте отшельника».
— Поздно. Слишком поздно, поверь мне. О, мне уже не раз предлагали. Как-то сын заезжал — у него было время между двумя рейсами на самолете. Он готов купить мне новую квартиру с хорошей охраной. Но понимаешь… Я всю жизнь кочевала, как цыганка — правда, как очень богатая цыганка. Милая моя Жюли, на самом деле мое настоящее место — на кладбище.
На этот раз она плачет уже без кокетства. Она действительно очень старая одинокая и испуганная женщина. Она опирается на плечо Жюли.
— Спасибо тебе, — тихонько говорит она. — Спасибо, что зашла. Да, ты права. Если бы только меня там приняли, у вас. Может быть, там я наконец-то обрела бы покой.
Хочешь чашку кофе? Свари сама, ладно? Вон там, возле плиты.
Ее голос больше не дрожит. Она показывает на одну афишу, на которой изображена повозка с американскими первопоселенцами в окружении толпы воинственных индейцев. Джина, придерживая убитого кучера, сжимает в руках винчестер. Это называлось «Зов Запада».
— Видишь, — говорит она, — я уже искала землю обетованную. Тебе сколько сахара?
