Смотришь на Кавказские горы и вспоминаешь, что именно здесь к Арарату, едва возвышавшемуся тогда над водой, пристал библейский ковчег. Так спасся от гибели мир, так выжили люди и животные. Им была оказана высшая милость.
Стоял типичный тбилисский сентябрь, и солнце жгло, правда уже чуть-чуть умерив свой пыл.
Джуна шагала по городу, полюбившемуся ей с первых минут. Разглядывала улицы и переулки, сутулые, словно люди, присевшие сыграть партию в нарды, да так и застывшие, увлеченные интересной игрой. Видела дома с балконами, обвитыми виноградными лозами. Осенний Тбилиси, будто нарушая все законы природы, делается ярче, красочнее. Летняя зелень и солнечное белое марево сменяется светло-коричневым, оранжевым, лимонным.
Здесь ей предстояло жить и работать. Диплом выдан, направление выписано. И она — свободная, повзрослевшая, одинокая посреди огромного и шумного города. Ей еще придется привыкнуть и к утренним выкрикам торговцев, и к эмоциональной грузинской манере говорить, когда кажется, что люди яростно спорят и даже ссорятся, а между тем это мирно беседуют знакомые, причем не видевшие друг друга лишь со вчерашнего вечера, но сколько нужно друг другу рассказать, жизнь полна новостями.
Джуна знает по-грузински всего несколько слов и потому пока не может сама вести такую беседу. Да и не с кем. В необъятном Тбилиси у нее нет ни единого знакомого.
Значит, для начала следует отправиться туда, где ей могут помочь найти работу, — в Министерство культуры, ведь теперь и она культработник, умеет обращаться с кинопроекционным аппаратом, заряжать новую катушку с лентой, прислушиваться к работе движка. Джуна отправилась на проспект Руставели.
В министерстве встретили ее любезно, мило поговорили и пообещали работу — кинотеатру «Комсомолец» как раз требовался киномеханик. Но работа будет не раньше, чем через три дня.
Что же делать? Сказать напрямую этому ухоженному, явно следящему за своей внешностью мужчине, что у нее очень мало денег? А ведь кроме еды ей требовался и ночлег. Джуна решила промолчать. Посчитала, что посвящать постороннего ей человека в собственные заботы нехорошо. Она попрощалась и ушла.
А проспект Руставели, который скоро сделается таким родным и близким, не обращал внимания на чужачку. Главная улица города жила своей жизнью. Туда-сюда сновали машины, двери домов и гостиниц распахивались, чтобы пропустить внутрь людей. Из многочисленных кафе выпархивали легкие облачка изумительных ароматов и плыли по воздуху.
