Прежде чем ее слова осели в моем сознании, она нагнала на меня еще больше страха, сообщив, что до суда его выпустят под залог и мы вместе вернемся домой. После этого она вышла из комнаты, оставив меня наедине с социальным работником. Я молчала, переваривая полученную информацию, пока меня не охватил жуткий страх.
– Я не могу идти домой, – запинаясь, вымолвила я, – пожалуйста.
Я уловила жалость в голосе Джин, когда она ответила:
– Пока полиция не подтвердит, что тебе что-то угрожает, я ничего не могу сделать.
Прошли долгие минуты, прежде чем дверь открылась и вошла женщина-полицейский в сопровождении сержанта. С серьезными лицами они сели напротив меня.
– Твой отец признал свою вину, – бесстрастно произнес сержант. – Это облегчит тебе судебный процесс. Слушание будет закрытым, поскольку ты несовершеннолетняя. Ты понимаешь, что это значит?
Я покачала головой, пытаясь прошептать «нет».
– Это значит, что на заседание не будут допущены ни пресса, ни публика, за исключением тех, кто имеет отношение к делу. Дата судебного заседания еще не определена, но в любом случае оно состоится не раньше чем через несколько недель. А сейчас мы отвезем вас обоих домой.
Я расплакалась. Мой организм, ослабленный кровопотерей и экстренной операцией, казалось, утратил всякую способность к сопротивлению.
– Пожалуйста, не отправляйте меня назад, – вырвалось у меня вместе с рыданиями, стоило мне вспомнить порку из-за неубранного в шкаф сарафана.
Если отец так жестоко расправился со мной за незначительную провинность, какое же наказание ждет меня за это? В ужасе я ухватилась за край стола, словно пытаясь оттянуть момент возвращения домой.
Первой заговорила женщина-полицейский:
– Нам некуда поместить тебя, Антуанетта, ты слишком мала, но родители больше не обидят тебя. Мы с сержантом и Джин поедем с тобой и поговорим с твоей матерью.
Сержант тоже попытался приободрить меня: – С твоим отцом уже провели беседу; он знает, что его ждет, в случае если он прикоснется к тебе.
Их слова были слабым утешением для меня, потому что я помнила ярость матери, презрение доктора и жестокость отца. Я знала, что меня ждет возвращение в дом, где меня не ждут, к матери, которая меня больше не любит, к отцу, который обвинит меня во всех бедах, что постигли нашу семью.
Мы поехали обратно в двух машинах без полицейской символики, как и просила мать. В окнах нашего дома горел свет. Моя мать встретила нас без улыбки и милостиво разрешила мне исчезнуть в своей комнате, откуда я слышала бормотание их голосов, но слов разобрать не могла. От голода урчало в животе, ведь, кроме сэндвичей в полиции, я ничего не ела со времени завтрака в госпитале. Мне было интересно, помнит ли об этом мать, но, когда дверь за полицейскими захлопнулась, к моей комнате никто так и не подошел. Мне ничего не оставалось, как провалиться в беспокойный сон, наполненный страхами.
