— Вы не сумеете оскорбить меня так, чтобы я ушла.
— Вы дура!
— Как вам угодно, — сказала она, — но я имею точно такое же право пользоваться общественными средствами передвижения, как и любой другой. Я уже решила, куда именно направляюсь, поэтому вы с тем же успехом можете этому радоваться.
— Мне кажется, вы из тех, кто любит поглазеть на аварии.
— Я готова не просто поглазеть, если потребуется.
— Больше я с вами спорить не собираюсь, — сказал я, — но откуда вы знаете, что я не извращенец, не психопат, не преступник и вообще не из числа всяких нежелательных элементов?
— Это неважно, — сказала она, потому что я уже решила, на чьей я стороне.
— Это говорит кое-что о вашей собственной личности.
— Полагаю, да. Но почему это должно интересовать вас, если я не возражаю против того, чтобы все это относилось к вам?
— Ладно. Оставим это.
Некоторое время я смотрел на переходник. Высоко наверху шла вниз стрела крана, перенося большой груз конторской мебели. В шахте, направо от нас, яркий язычок сварочного агрегата разрывал тьму, ремонтируя или меняя трубопровод. До меня на миг донеслись тихие, очень тихие звуки какой-то мелодии. Теперь далеко впереди у основания переходника показался геометрически размеченный участок, похожий на парк. Он был не слишком ярко освещен, с ближней его стороны виднелась статуя, вдоль дорожек, то тут, то там, стояли скамейки. Когда мы приблизились, я заметил, что деревья здесь настоящие, а не искусственные, и в глубине, кажется, был фонтан.
— Это напоминает мне что-то из Вульфа, — сказала Гленда, глядя в ту же сторону, и я стал в большей степени Хинкли, чем кем-либо еще, почти не осознавая этого.
— Да, — сказал я к собственному удивлению. — Он выжал так много страниц из городской площади, не так ли?
— Здесь же помешали бы ратуша и здание суда с большими часами на нем.
— Вон часы над входом в переходник.
— Да, но они молчат и всегда показывают правильное время.
— Это верно. На них нет и птичьего помета.
— Не лишней была бы и мастерская каменотеса.
— Но не по изготовлению надгробных памятников.
— Верно.
Тогда я задумался о настоящих площадях, там, на Земле. Действительно ли загадочный мистер Блэк помнил такие вещи, или он просто убивал время, прежде чем убил меня? Так как никаких воспоминаний, на которых могла бы основываться какая-либо ностальгия, у меня не было, я мог лишь отнести свои чувства за счет прижизненных наклонностей Хинкли: он был романтиком, не встававшим с кресла путешественником во времени, естествоиспытателем там, где все было противоестественным. Печально. И именно это я чувствовал несколько мгновений. Печать по Хинкли, площадям, по всему.
