Чак Фулер и Лотти, секретарша Элеоноры, практиковали «искусственное дыхание изо рта в рот» на диване в маленьком алькове возле дверей.
Чак лежал ко мне спиной. Лотти увидела меня через его плечо; она вздрогнула, и Чак быстро повернул голову.
— Джастин...
Я кивнул:
— Проходил мимо и решил заглянуть, узнать новости.
— Все... все хорошо, — произнес он, вставая. — Глаза в автоматическом режиме, а я вышел... мм... покурить. У Лотти ночное дежурство, и она пришла... пришла посмотреть, не надо ли нам чего-нибудь отпечатать. У нее внезапно закружилась голова, и мы вышли сюда, к дивану...
— Да, она выглядит немного... не в своей тарелке, — сказал я. — Нюхательные соли и аспирин в аптечке.
Обрывая этот щекотливый разговор, я прошел в Аварийный Центр. Чувствовал я себя весьма неважно.
Через несколько минут появился Чак. Я смотрел на экраны. Положение, кажется, стабилизировалось, хотя все сто тридцать Глаз омывал дождь.
— ...Джастин, — произнес он, — я не знал о твоем приходе...
— Ясно.
— Что я хочу сказать... Ты ведь не сообщишь?..
— Нет.
— И не скажешь об этом Цинции?
— Я никогда не вмешиваюсь в личные дела. Как друг, советую заниматься этим в другое время и в более подходящем месте. Но вся эта история уже начинает забываться. Уверен, что через минуту вообще ничего не буду помнить.
— Спасибо, Джастин, — проговорил он.
— Что нам обещает Бюро прогнозов?
Чак покачал головой, и я набрал номер.
— Плохо. — Я повесил трубку. — Дожди.
— Черт побери, — хрипло сказал он и дрожащими руками зажег сигарету. — Эта погода дьявольски действует на нервы.
— Мне тоже. Ладно, побегу, а то сейчас снова польет. Завтра загляну. Счастливо.
— Спокойной ночи.
Я спустился вниз, надел плащ и вышел. Лотти нигде не было видно.
Небо раскололи молнии, и дождь хлынул как из ведра. Когда я ставил машину в гараж, вода лилась сплошной стеной, а переулок освещали постоянные всполохи.
Хорошо дома, в тепле, наблюдать исступленное беснование природы...
Вспышки, пульсирующий свет, ослепительно белые стены домов напротив, невероятно черные тени рядом с белизной подоконников, занавесок, балконов... А наверху плясали живые щупальца адского огня, и, сияя голубым ореолом, плыл Глаз. Облака раскололись и светились, как геенна огненная; грохотал и ревел гром; и бело-прозрачные струи разбивались о светлое зеркало дороги. Резохват — трехрогий, уродливый, зеленый и мокрый выскочил из-за угла через миг после того, как я услышал звук, который приписал грому. Чудовище неслось по курящемуся асфальту, а над ним летел Глаз, внося свинцовую лепту в ураганный ливень. Оба исчезли за поворотом... Кто мог нарисовать подобную картину? Не Эль Греко, не Блейк, нет. Босх. Вне сомнения, Босх, с его кошмарным видением адских улиц. Только он мог изобразить этот момент бури.
