— Но мы отвлеклись, Настя. Если позволите, я задам вам несколько вопросов…
— А что за дело? Владик в чём-то замешан?
— Почему вы так решили? У вас есть основания для этого?
— Нет. Пожалуй, нет. Так что же все-таки за дело?
— Я не могу вам об этом сказать. Правда, не могу. И Владик ни в чем не замешан. Просто он мог что-то случайно услышать или увидеть. Вы ведь знаете, он пытался попасть в шоу-бизнес. Стихи писал, свел кое-какие знакомства…
— Знаю, только не нравилось мне все это. Вся эта тусовка… — Настя произнесла это слово так, как произносил его сам Совин. С презрением и нелюбовью.
— Вам не нравится это слово, Настя.
— Мне эти люди не нравятся.
— Почему? Вы с ними даже не знакомы. Нормальные певцы. И певицы.
— Простите, Дмитрий, вы слышали, как и что они поют?
— Слышал, Настя, слышал.
— Нравится?
— Нет.
— Так что ж вы такие вопросы задаете? Ни голоса, ни вкуса, ни образования, ни чувства меры — ничего нет. Уважающий себя и людей человек такого петь не будет. Тусовка, она и есть тусовка. Мне это слово напоминает другое — тасовка. Знаете, тасуют старую колоду грязных засаленных карт. На таком же грязном столе. И такими же грязными руками.
— Настя, вы стихи, случаем, не пишите? Уж больно образ хороший.
— Не пишу. Спрашивайте, что вы там хотели спросить!
Разговор шел явно не по плану Совина. Настя почему-то сердилась, но это было даже к лучшему: подверженный сильным эмоциям человек скорее ответит на вопросы. Ему сложнее скрывать правду. В случае, когда он лжет, делает это довольно неуклюже. Однако же интереснее всего то, что тема тусовки взволновала девушку сильнее, чем упоминание имени любимого человека. Трагически погибшего человека…
— Настя, у Владика что-то случилось. Это как-то связано с шоу-бизнесом. Я прав?
— Это они виноваты в том, что Владик погиб!
— Кто «они», Настя? Ведь убийц нашли…
— Нашли… Да если бы он не шастал ночами по этим сборищам, не возвращался бы так поздно и его не убили бы… — И Настя вдруг разрыдалась.
Совин страшно боялся женских слез. Он чувствовал себя совершенно беспомощным перед плачущей женщиной. Не знал, как и чем остановить этот поток рыданий. Тем более что чаще всего не мог определить причину слез. Здесь причина была ясна. Впрочем, легче от этого не было.
На них — на плачущую девушку — оглядывались люди. Совин обнял ее за плечи, и она уткнулась ему в грудь и заплакала еще громче.
— Настя, Настя, ну успокойтесь… Что вы… Настя…
Утешитель из него был никакой. Но даже его бессвязный лепет и обнимающая девушку рука сделали свое дело. Настя понемногу успокоилась, и Совин повел ее на Старый Арбат. Отыскал свободный столик в ближайшем летнем кафе и заказал минералки. Девушка успокоилась окончательно, вытерла слезы.
