Если, по мнению Флобера, оригинальность писателя состоит прежде всего в «его индивидуальном способе видеть и чувствовать», несомненно, что его самый талантливый ученик Ги де Мопассан обладал этим качеством в очень высокой степени, подобно Додэ. Ещё юношей Мопассан привык наблюдать вокруг себя горожан и крестьян Нормандии, запоминая всё характерное в их нравах, местный говор и лица. Эти восприятия запечатлеваются в его душе лучше, чем если бы они были внесены в записные книжки; и ими он пользуется как оригинальными документами, как только что слышанными словами или виденными сценами. Война 1870 г. открывает перед ним новую область наблюдения; солдат входит в новую человеческую атмосферу, у него появляются новые переживания — и он воспроизводит их в рассказах, из которых «Пышка» остаётся самым известным. Затем чиновник в Морском министерстве, потом в Министерстве просвещения, Мопассан добавляет к своим рассказам из деревенской и военной жизни новеллы из жизни гражданско-бюрократической прослойки, всё также насыщенные красками действительности.
О том, как он понимает свою задачу реалиста, говорит его признание в романе «Наше сердце»:
«Вооружённый зорким взглядом, который схватывал образы, положения, жесты с быстротой и точностью фотографического аппарата, и наделённый проницательностью и врождённым писательским чутьём, похожим на нюх охотничьей собаки, он с утра до ночи накапливал профессиональные наблюдения. Благодаря двум очень простым способностям — чёткому восприятию внешних форм и инстинктивному постижению внутренней сущности, он придавал своим книгам оттенки, тон, видимость и остроту подлинной жизни, причём они отнюдь не обнаруживали тенденций, обычных для писателей-психологов, а казались кусками человеческой жизни, выхваченными из действительности»[174].
Напутствуемый некоторое время Тургеневым, Мопассан в своих повестях и романах всё более усердно применяет чистый реалистический метод, лично прочувствованный, который отделяет его как от ортодоксального натурализма Золя, так и от доктрины чистого искусства, проповедуемой Флобером, чтобы приблизиться к вдохновению русских романов типа «Вешние воды»[175]. Он отлично понимает, что грубое подражание не является ещё правдой искусства и что настоящее художественное творчество предполагает вкус к композиции, к перегруппировке подробностей, сдержанность изобразительных средств, чем и достигается более внушительная картина жизни.
