– Можете закрепить пушки, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр наконец.
Кто-то на главной палубе закричал «ура!»; вся команда подхватила. Матросы размахивали шапками, словно только что выиграли Трафальгарское сражение.
– Молчать! – заорал Хорнблауэр вне себя от ярости. – Мистер Буш, пошлите матросов ко мне на корму.
Они подошли, ухмыляясь, толкаясь и дурачась, как школьники, даже новички в пылу сражения позабыли про морскую болезнь. При виде такого идиотизма у Хорнблауэра закипела кровь.
– Молчать! – рявкнул он. – Чем это вы таким отличились? Отпугнули пару люггеров не больше нашего барказа! Двумя бортовыми залпами с семидесятичетырехпушечного корабля сбили одну-единственную мачту! Да вы должны были разнести его в щепки! Два бортовых залпа, приготовишки несчастные! К настоящему сражению вы научитесь стрелять – об этом позабочусь я и девятихвостая кошка. А как вы ставите паруса! Португальские негры и те управляются лучше!
Нельзя отрицать, что слова, идущие от чистого сердца куда действеннее любых риторических ухищрений. Матросов глубоко впечатлил неподдельный гнев капитана, раздосадованного их бестолковостью и неповоротливость. Они повесили головы и переминались с ноги на ногу, осознав, что не совершили никаких особенных подвигов. Надо быть справедливым – столь бурное ликование больше чем наполовину было вызвано последним отчаянным маневром, когда они неслись между близко идущими судами. В последующие годы они приукрашивали и приукрашивали эту историю, ставшую излюбленной матросской байкой, пока не стали уверять, будто Хорнблауэр в ревущий шторм провел двухпалубный корабль сквозь эскадру в сто судов, причем все сто в это время двигались разными курсами.
– Прикажите играть отбой, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – А когда матросы позавтракают, можете устроить парусные учения.
Теперь возбуждение сменилось реакцией, и ему хотелось поскорее укрыться на кормовой галерее. Но вот Уолш, врач, рысцой подбежал по палубе и козырнул.
– Докладываю, сэр, – сказал он. – Один уорент-офицер убит. Никто из офицеров и матросов не ранен.
– Убит? – У Хорнблауэра отвисла челюсть. – Кто убит?
– Джон Харт, мичман, – отвечал Уолш. Харт был способным матросом на «Лидии», Хорнблауэр сам выхлопотал ему уорент-офицерский патент.
– Убит? – повторил Хорнблауэр.
– Если хотите, сэр, я помечу его «смертельно ранен», – сказал Уолш. – Ему оторвало ногу девятифунтовым ядром, влетевшим в орудийный порт номер одиннадцать нижней палубы. Он был еще жив, когда его принесли вниз, но в следующую минуту умер. Разрыв подколенной артерии.
