В плен попал и экипаж БМП-2 № 211 командира 1-го мотострелкового взвода 4-й роты лейтенанта Владимира Адодина. Установлено, что по крайней мере двое военнослужащих: Андрей Нешин и механик-водитель БМП рядовой Андрей Гоголь — были впоследствии освобождены. Лейтенанту Владимиру Адодину повезло меньше. 1 января 1995 года боевики отправили его в качестве парламентера к подразделениям, осажденным на железнодорожном вокзале. Предполагалось, что Адодин передаст предложения боевиков окруженным на вокзале российским подразделениям оставить занимаемые ими позиции, и вернется обратно. В случае отказа вернуться боевики обещали расстрелять его подчиненных.
Из письма капитана Николая Подкатилова, заместителя командира 4-й мотострелковой роты 131-й бригады:
«…Многие военнослужащие роты и многие офицеры видели Володю, видели, как он разговаривал с командиром бригады п-ком Савиным. Шел бой и никто не следил за действиями другого. Куда затем исчез Володя, никто сказать не может, но многие предполагают, что он вернулся обратно к боевикам, к своим плененным солдатам… <…> Вернее сказать — возвращался, а что было дальше: дошел до своих ребят или нет и что с ним случилось — никто не знает. И то, что его тело привезли на одной машине вместе с командиром бригады — ни о чем не говорит. Володя погиб в другом месте, где, к сожалению, мы не знаем».[93]
2-й штурмовой отряд 131-й мотострелковой бригады понес в Грозном серьезные потери и фактически перестал существовать как самостоятельная боевая единица. Лишь несколько бронемашин 2-го отряда смогли достичь привокзальной площади и присоединиться к 1-му штурмовому отряду. Среди них был и танк Т-72 А № 517.
Денис Шачнев, наводчик-оператор танка Т-72А № 517, рядовой:
«Мы метались по улицам города в поисках своих, но видели только горящие, дымящиеся БМП и рядом лежащих солдат. Какой-то боец пытался нас остановить. Махая руками, он выбежал на улицу, но мы не остановились, понимая, что нас могут сразу расстрелять из гранатометов. Зная о том, что самое слабое место в танке — это трансмиссия, я рекомендовал механику, чтобы он задом загнал танк в какой-нибудь дом частного сектора, и мы смогли немного сориентироваться в обстановке. Укрывшись таким образом в какой-то лачуге, я по радиосвязи вышел на командира взвода ст. лейтенанта А. Суфрадзе. Он ответил на вызов. Я объяснил обстановку, сказал, что мы заблудились в городе, и спросил, что нам делать дальше. Суфрадзе попытался уточнить, где мы находимся. Я ответил, что не можем понять. Тогда он велел действовать по обстановке. Мы вновь выехали на улицу. По ТПУ (танковое переговорное устройство. — Прим. авт.) я крикнул механику, рядовому Д. Позднякову: «Увидишь любую военную машину — вставай ей в хвост! Она должна нас вывести либо к нашим, либо из города!» Не успел я договорить, как увидел в триплекс КШМ (командно-штабная машина. — Прим. авт.), несущуюся по улице. Мы ринулись за ней, догнали и выехали на широкий и длинный проспект. Дима Поздняков пристроился за «кашээмкой», как я советовал. Следуя по проспекту, я заметил, как нам навстречу двигалась неизвестная машина, и у нее среди бела дня горели фары! Разобрать, что это за машина, я не смог, поэтому начал замерять дальномером расстояние до вероятной цели. Дистанция — 800 метров, цель приближается! Мне почему-то показалось, что машина с зажженными фарами была похожа на САУ (самоходно-артиллерийская установка. Предположительно, рядовой Денис Шачнев видел одну из машин управления артиллерийским огнем 1В15 № 100 либо № 115. — Прим. авт.). Обе машины были у меня в поле зрения. Неожиданно обстановка обострилась: из носовой части «кашээмки» вверх взметнулось белое облако дыма — она сразу в кювет ушла, а корма осталась на дороге, так как дорожное полотно было немного выше тротуара. Кто подбил «кашээмку» и откуда стреляли, не могу сказать — мы моментально развернулись и отошли с этого проспекта в первый попавшийся переулок. Куда ехать — неизвестно, но и стоять тоже было нельзя!».
