— Но…
— Не будем о политике. Сейчас не время для подобных дискуссий… Да, совсем забыл. Катерина передает тебе пламенный привет и еще раз благодарит за свое спасение.
— Она жива? — встрепенулся Василий.
— Да, — кивнул Григорий Арсеньевич. — Жива, точно так же, как ваша комиссар Кошкина. Сейчас она опять где-то там у вас, в Санкт-Петербурге… Язык не поворачивается назвать этот город Ленинградом… У нее теперь иная личина, но она по-прежнему одна из слуг нашего господина, — тут он кивнул в сторону гигантской статуи крылатого демона. — Впрочем, я заболтался. Да и тебе надо отдохнуть. Скоро за тобой придут…
Василий хотел задать еще много разных вопросов, но свет стал гаснуть. Язык и губы вновь отказались повиноваться ему. Пытаясь продлить сон, Василий шагнул вперед, вытянул руку, пытаясь дотянуться до Григория Арсеньевича, но фигура барона оказалась лишь темным облаком — сгустком дыма, который через несколько мгновений слился с подступавшей со всех сторон тьмой.
— Нет! — взвыл Василий, наконец преодолев колдовские чары, сковавшие его. — Нет, не уходите!
Но было поздно, зал растаял, весь мир поглотила тьма, и в этот раз Василий погрузился в глубокий, крепкий сон, лишенный сновидений.
* * *
— Подследственный Кузьмин Василий Архипович, подъем! Подъем!
Василий резко открыл глаза, уставился на грязный каменный потолок и на мгновение замер. Где он? Что с ним? И тут же пришли ответы. Он все еще в следственном изоляторе Первого отдела НКВД.
— Подъем, Кузьмин!
И удар сапога по почкам. Так, не сильно, скорее для острастки, чем в желании причинить боль.
— Подъем!
Василий резко сел.
— С вещами на выход. Сколько еще раз повторять?
С трудом напрягая ноющие затекшие мускулы, Василий встал. Тело болело так, словно он, будто фарфоровая ваза, рухнул с пятого этажа, а потом его собрал и склеил неумелый фельдшер. Едва переставляя ноги, он за пару шагов пересек камеру и оказался в коридоре. Какие вещи? Откуда они у него? Его же доставили сюда прямо из порта…
— Лицом к стене.
Василий послушно выполнил приказание конвоира. И только тут до него дошло: «Если с вещами… Значит все… Стенка». Но ведь ему не зачитали ни обвинения, ни приговора. Тем более что он ни в чем не признался, не возвел на себя поклеп. Впрочем, если его собираются расстрелять, никто не станет соблюдать формальности. Знает он приговор или нет, все равно решение обжалованию не подлежит, и его так или иначе поставят к стенке.
Придя к такому выводу, Василий начал незаметно напрягать и расслаблять мускулы рук и ног. Как бы то ни было, вот так дать себя за спасибо расстрелять он не мог. У него была специальная подготовка, и он не позволит забрать свою жизнь по решению какой-то штабной крысы. Ему, конечно, не удастся вырваться, но парочку гадов он перед смертью прихлопнет.
