— и острые кончики загадочных лент отшатнулись, словно под порывом ветра, уже не прикасались к коже, беспомощно повисали на некотором отдалении, а потом вся окружившая ее синяя паутина стала истаивать, истончаться, проглянули лица князя и его гостя, обстановка кабинета. Ольга тем же непонятным ей самой образом
наперла — и воздух совершенно очистился от синих полупрозрачных струй.
Судя по безмятежному лицу князя, для него это зрелище так и осталось незамеченным. А вот на лице графа проглянуло неприкрытое удивление, словно он ожидал чего-то другого. Он произнес еще несколько высокопарных, банальных, гладких фраз — а потом замолчал.
— Убедительно звучит, право! — воскликнул князь преувеличенно бодрым тоном, пытаясь снять возникшую неловкость. — Сразу видно, Олюшка, что сердце ты растревожила нашему гостю всерьез… Что скажешь, душа моя?
Ольга улыбнулась почти спокойно:
— Граф, я отвечу банальностью же: все это слишком неожиданно, и мне следует подумать… Безответственно было бы решать такие дела, пользуясь военными терминами, с налету…
На лице графа по-прежнему отражалось крайнее изумление. Явно события развивались не так, как было им намечено. Однако он ответил с невозмутимостью истинно светского человека:
— Ольга Ивановна, я ни за что на свете не желал бы вас принуждать и выказывать нетерпение. Разумеется, подумайте, я буду ждать вашего ответа…
Хорошо еще, что не добавил «с трепетом», мысленно фыркнула Ольга, это было бы уж чересчур. Но каковы ухватки! Поневоле начинаешь верить, что за словами Бригадирши что-то есть. Трудно признать, что старушка во всем права, но что-то тут определенно нечисто…
Она опомнилась, видя, что графа уже нет в кабинете и они с князем остались наедине.
— Оля, подумай, — серьезно сказал князь. — Это не забава, жених настроен серьезно. Кто бы стал так шутить… Ты только, боже упаси, не подумай, что я хочу от тебя избавиться. Клянусь тебе чем угодно: ты для меня как родная дочка, я себя не опекуном, а отцом чувствую. Это твой дом. — Он сделал обеими руками широкий жест. — Живи хоть до скончания веков. Но послушай… Отцовский долг в том и заключается, чтобы дочерей пристроить со всей надежностью и, пардон, выгодой для них же самих. Честью клянусь, я и для Тани лучшего жениха бы не желал: молод, недурен, богат несказанно, принят при дворе… Мишенька заверяет, что человек весьма и весьма неплохой — не мот, не пьяница, не картежник, доброго нрава. Графиня
