Первые несколько дней ребята в школе перешептывались, и я все время чувствовала их взгляды. Кто-то считал, что поступок Уилла очень романтичен. Кто-то — что глуп. Чаще всего похоронным голосом говорили о «трагедии».
Я двигалась по коридорам, как ходячий труп. Очень хотелось прогулять, но тогда пришлось бы идти к психологу и рассказывать ему о своих чувствах. А я не хотела. Это мое горе, маленький скелет, который будет всегда греметь в моей душе.
Через неделю после гибели Уилла и ровно за неделю до бала ребята уже реже говорили о трагедии, а чаще о платьях, бронировании столиков и лимузинах. Девочка с землистым цветом лица, ходившая с моим другом на химию, предложила отменить бал, но ее никто не поддержал. Сказали, что Уилл был бы против.
Тогда спросили наше мнение, поскольку мы были его лучшими друзьями (и хотя вслух никто этого не произносил, но погиб он из-за меня). У Юн Сун на глаза навернулись слезы, и некоторое время она сомневалась, но потом сказала, что не стоит рушить планы и что, если все останутся дома и будут грустить, лучше никому не станет.
— Жизнь продолжается.
А Джереми кивнул, обнял ее и притянул поближе.
Главный организатор бала, Люси, поднесла руку к сердцу.
— Верно! — А затем с чрезмерно заботливым выражением лица повернулась ко мне. — А ты как, Фрэнки?
Я пожала плечами.
— Мне все равно.
Она обняла меня, а я пошатнулась.
— Итак, бал состоится, — объявила она. — Трикси, собери цветы на вишне. Джоселин, закажи сотню голубых лент и передай, что отказ не принимается!
В день бала, за два часа до того, как за Юн Сун должен был заехать Джереми, я покидала вещи в спортивную сумку и сказала, что еду домой.
— Что? Нет! — Она отложила раскаленные бигуди. На столике перед ней лежала косметика: блестки для тела и блеск для губ. На крючке в ванной висело сиреневое платье с вырезом в форме сердца. Оно было прекрасно!
— Мне пора. Спасибо, что разрешила пожить у тебя, но мне правда пора.
Уголки губ Юн Сун опустились вниз. Она хотела возразить, хотя и понимала, что я права. Я не была у нее счастлива. То есть не в этом дело, конечно, — счастлива я теперь нигде не буду. Но в доме Йомико я чувствовала себя как в ловушке, а Юн Сун страдала, поскольку ничем не могла мне помочь и считала себя виноватой.
— Но сегодня бал. А ты будешь сидеть одна дома? Оставайся до завтра. Я буду молчать, когда вернусь, честное слово. И не начну во всех подробностях описывать, кто с кем закрутил, а кто рухнул в обморок в женском туалете.
