– Я поступил бы так же. Живодеров нужно наказывать, – произнес он вслух. – Ты превосходный боец и хороший друг. Я тебе верю. Знаешь, старшие поколения говорили: «Я пошел бы с ним в разведку», имея в виду надежность товарища. Так вот, я пошел бы с тобой в разведку. Это правда.
Северин, впервые за время, пока шел этот нелегкий разговор, поднял голову и взглянул в глаза другу. Их взгляды встретились. С минуту Северин смотрел в глаза Глебу, а потом вдруг благодарно стиснул его руку.
«Вот ведь медведь!» – подумал Глеб, удерживаясь, чтобы не поморщиться от боли.
Дальше сборы пошли нормально. Северин, похоже, успокоился, хотя порой Глеб замечал, что тот словно выпадает из времени, останавливается, хмурится, размышляя о чем-то. Александра, наоборот, выглядела совершенно так же, как всегда, была внимательна и заботлива.
«Все имеют право на срыв, – думал Глеб, вспоминая, как они с Сашей стояли друг напротив друга в гостиной. – Все, кроме меня», – добавлял он тут же.
Ранним утром, пока дороги были еще относительно свободны, компания ребят двинулась в направлении Александрова. Каждый на своем мотоцикле, только Динка, слишком маленькая, чтобы получить права, сидела за спиной Глеба, довольно озираясь вокруг и постоянно крича что-то Глебу в ухо. Ее багаж был, кстати, самым увесистым: кроме ноутбука, коммуникаторов и всяких отверток-щипцов-зажимов туда входило какое-то особенное оборудование, с гордостью носимое Динкой при себе.
– Что это? – спрашивали ее.
– Узнаете! – хитро усмехалась она в ответ. – Это техника будущего, незаменимая в нашем деле!
Динке, похоже, ужасно нравилось быть взрослой и незаменимой. Глеб понимал ее: каждому нужно чувствовать свою нужность и быть востребованным. Уж кому-кому, как не ему знать это… Да что там, Глеб и сам волновался перед предстоящим заданием. Искать легендарную Библиотеку – это для него честь, то, к чему он шел с самого детства.
В детском доме Глеба не любили еще и за то, что он был «любимчиком». В классе пятом появился у них молодой историк. Приходящий, из внешних. Он так и сыпал фактами, сверкал глазами и нервно поправлял всей пятерней непослушные кучерявые волосы. Над историком в детдоме смеялись и называли Хохликом.
Именно тогда Глеб вдруг понял свое предназначение. Истории, рассказываемые Хохликом, уводили из тесных границ скучного казенного дома, открывая невероятные просторы, даря неизведанные и тайные радости новых откровений.
Глеб слушал Хохлика с открытым ртом, и как-то само собой получалось, что он легко, не прилагая к этому никаких усилий, запоминал факты и даты. Хохлик, видя рвение ученика, тем более заметное на фоне равнодушия и паясничания остального класса, стал все более явно выделять Глеба. Он носил ему старые, затертые книги, а то и вовсе непонятно как сброшюрованные распечатки и часто рассказывал урок, обращаясь именно к нему. Впрочем, Хохлик и сам был неопытен и молод, и ему очевидно требовалась поддержка.
