Нейл дергает головой и усмехается.
— Вы что же, торчали в аэропорту с двенадцати дня?
— Мы приехали немного раньше, — говорит Мирабель. Замечаю боковым зрением, сколь юношеским блеском горят ее обрамленные сетью морщинок глаза, и становится не страшно стареть.
— И встречали каждый рейс с этим вашим плакатом? — с насмешливыми нотками, из-за чего мне становится немного жаль Мирабель и Стефани, спрашивает Нейл.
— Плакат мы подняли, только когда увидели вас, — похлопывая по большой сумке, в которую она убрала свернутый в трубку постер, говорит Стефани.
Нейл прыскает.
— Вам что, больше нечем заняться?
Будь я на месте этих чудачек, наверное, обиделась бы. Они же дружно смеются.
— Занятий у нас перед завтрашним днем море, — говорит Мирабель. — На главное и самое-самое приятное — как подобает, встретить вас.
Что значит, по их мнению, «как подобает»? — гадаю я весь остаток пути. Лица Стефани и Мирабель светятся улыбками, и, хоть обеим явно не терпится пристать ко мне с разговорами, они держат свое любопытство в узде и лишь многозначительно переглядываются да ласково треплют нас то по плечу, то по колену. Нейл еще раз заводит разговор об отеле, говорит, что так будет удобнее всем, старается быть непреклонным и твердым, но его мать и бабушка столь шумно и эмоционально пускаются объяснять, почему об этом не может идти речь, что даже я готова согласиться с ними, лишь бы они успокоились.
Машина останавливается перед трехэтажным домом, который опоясывают фигурно подстриженные кусты. Мирабель с легкостью двадцатилетней девушки выпархивает наружу и оставляет дверцу широко раскрытой. Выхожу следом, раздумывая, откуда в ней столько задора и сил. Может, это оттого, что она рано ложится спать? Или, допустим, не ест мяса? Или просто потому, что слишком горячо любит жизнь?
Холл в доме слепит белизной. Лилейный, точно заснеженное поле, мраморный пол, подпирающие потолок колонны, диванчики с поблескивающими резными ножками. Обстановка отдавала бы больницей, но благодаря мягкому светло-лимонному ковру, обилию излучающих желтый свет ламп и лесным пейзажам на стенах, согревает домашним уютом. Да уж, по-видимому, жених Мирабель в самом деле весьма и весьма богат.
Она останавливается у подножия лестницы и с загадочным видом поворачивается к нам.
— Я распорядилась, чтобы для вас приготовили самую большую в доме спальню.
Мне делается дурно.
— Одну? — само собой слетает с моих губ.
Мирабель благодушно смеется.
