— Да, я все понимаю. Да, верно: я должен приехать. Но она, скорее всего, не сможет составить мне компанию, потому что у нее каждый вечер спектакли. — Он мгновение молчит и отвечает на вопрос. — Как это где? Я же говорил. Она танцовщица, выступает в театре на Бродвее. — Снова секундное молчание. — Да нет же, никакая она не стриптизерша. Танцовщица. Тан-цов-щица!
Мне бы встать и уйти, но больно уж интересно узнать, с кем так взволнованно и нетерпеливо разговаривает знаменитый на всю округу женолюб Барлоу, а главное — о какой такой танцовщице ведет речь.
Не подумайте, будто я им хоть самую малость интересуюсь. Совсем нет. У него масса странностей: одержимая увлеченность спортом и работой и при этом вагон женщин. Маркус со своей Абигейл по сравнению с Барлоу кажется самой невинностью. Просто мой сосед слишком заметная и таинственная личность, а мне сейчас очень на пользу отвлечься на что угодно, пусть даже на столь неприглядное занятие, как подслушивание.
Барлоу вселился в наш комплекс года три назад, а спустя несколько месяцев я случайно узнала, что он начальник отдела продаж на фирме, в которой работает одна моя знакомая. Эвелин — так зовут знакомую — не без удовольствия поведала мне о соседе массу любопытного, и я, хоть и не принадлежу к категории любительниц посплетничать, тоже не без странного удовольствия ее выслушала и даже почти все запомнила.
Барлоу до комичного строг и сдержан с сотрудницами, смотрит на них — даже на самых хорошеньких — так, будто видит перед собой бесполые и безликие существа, а на заигрывания отвечает холодностью и презрением. И при этом нередко уезжает с работы с женщинами, причем едва ли не каждый раз с новой. Те поджидают его прямо в вестибюле офиса, в кафе через дорогу или даже напротив входа в машине. Словом, это человек-загадка, и, если видишь его или слышишь о нем, хочешь не хочешь, а возгораешься желанием выведать его тайну. Впрочем, для чего это нужно, к примеру, лично мне, не имею представления.
— Хорошо, я с ней поговорю, — произносит Барлоу, и я понимаю по его тону, что он готов пообещать что угодно, лишь бы скорее закончить беседу. — Да-да, может, что-нибудь придумаем. Я же сказал, постараюсь. До скорого.
Он опускает руку с телефоном и поворачивает голову. Застигнутая врасплох, я не придумываю ничего более умного и с большим опозданием кашляю. Потом поднимаю распечатку — сама не зная для чего, то ли, чтобы ее заметил Барлоу и понял, что я не просто подслушиваю, а занята делом, то ли, чтобы притвориться, будто я все это время была погружена в чтение и не уловила смысла того, о чем он с таким чувством говорил.
