— Хорошо, что только почти. — Джайлс тронул брата за плечо. — Ты много проехал и, наверное, устал. Хочешь отдохнуть и умыться перед обедом?
Робин кивнул и, стараясь, чтобы голос не выдал его волнения, сказал:
— Все-таки хорошо вернуться домой.
За обедом и потом весь вечер, пока за окнами беззвучно росли сугробы, они говорили почти без умолку. Уровень бренди в графине постепенно опускался, а маркиз все внимательнее вглядывался в лицо брата. Признаки внутреннего напряжения, которые так напугали его три года тому назад, стали еще более явными и свидетельствовали о том, что душевные и физические силы Робина на исходе.
Джайлс хотел помочь брату — хотя бы словом утешения, — но понимал, что не знает, какие вопросы ему задать. Единственное, что пришло ему в голову, — это спросить, когда в разговоре наступила минутная пауза:
— Я понимаю, что об этом еще рано говорить, но есть ли у тебя какие-нибудь планы на будущее?
— Уже пытаешься от меня избавиться? — слегка улыбнувшись, сказал Робин, но глаза его не улыбались.
— Вовсе нет, но боюсь, что после твоих приключений жизнь в Йоркшире покажется тебе чересчур пресной.
Робин откинул золотистую голову в угол вольтеровского кресла. В мерцающем свете камина он казался очень хрупким, словно не от мира сего.
— Я устал от приключений. А также от вечной опасности и прочих неприятностей.
— Ты жалеешь, что занимался таким делом?
— Нет, это было нужно. — Робин побарабанил пальцами по подлокотнику. — Но я не хочу прожить остаток своей жизни так, как прожил первые тридцать два года.
— У тебя есть огромный выбор: Можешь заняться науками, охотой, политикой, можешь просто жить рассеянной светской жизнью в Лондоне. Не у всех есть такие богатые возможности.
— Это правда, — вздохнул Робин и прикрыл глаза. — Проблема не в возможностях, а в желании. Наступило неловкое молчание. Потом Джайлс сказал:
— С тобой трудно было связаться, и я не смог тебя известить, что отец завещал тебе Ракстон.
— Что? — Робин подскочил в кресле. — Я считал, что в лучшем случае он завещает мне шиллинг на церковные свечи. После Вулверхемптона Ракстон — лучшее из наших родовых поместий. С чего это он вдруг вздумал мне его завещать?
— Ему ни разу не удалось заставить тебя делать то, чего ты не хотел, и это вызывало у него восхищение.
— То, как он со мной обращался, называется восхищением? — резко спросил Робин. — Странный способ выражать восхищение. Мы не могли провести с ним и десяти минут в одной комнате, не поссорившись, и не всегда по моей вине.
