Я вдруг поняла, что Ольга, в отличие от меня, не производила впечатления человека, пережившего потрясение.
— Почему заклятие на тебя не подействовало? — спросила я.
Она спокойно взглянула на меня и сказала:
— Сегодня погиб мой муж. Семейный бизнес уничтожен. Что может быть хуже?
Я виновато вздрогнула, потому как понятия не имела о том, что у Бенни была жена. Неудивительно, что на нее заклинание не подействовало. Ольга только что пережила самое худшее наяву. Любое воспоминание, наведенное на нее заклятием, было настоящим облегчением по сравнению с нынешними переживаниями. С другой стороны, у меня имелось целых пять сотен лет — выбирай не хочу. Я до сих пор ощущала, как усики заклинания пытались дотянуться до меня, однако пронзительная мысль о том, что самый большой мой страх может оказаться фикцией, помогла отмахнуться от них.
«Уже скоро я спокойно сяду и задам себе несколько неприятных вопросов о той ночи, но пока еще не время».
Я внимательно огляделась по сторонам и поняла, что воспоминание поймало в свои сети кое-кого еще. В углу, повернувшись ко мне спиной, скорчился Луи Сезар. Должно быть, он двигался за нами по пятам, если прошел в дверь до того, как сработало защитное заклинание. Вид у вампира был такой, словно он раскаивался в собственной поспешности.
Я видела, как его сотрясала дрожь. Медленные вибрации зарождались в нижней части спины и поднимались вдоль позвоночника. Некогда безупречная кожаная куртка и брюки француза выглядели теперь так, словно кто-то драл их когтями. Стоило мне взглянуть на обломанные и окровавленные ногти Луи Сезара, как сразу стало ясно, кто именно. Похоже, наведенное воспоминание нравилось вампиру не больше, чем мое — мне.
Луи Сезар начал медленно раскачиваться взад-вперед, мышцы на спине напряглись, шея выгнулась, волосы упали ему на лицо, скрывая черты. Он негромко застонал и что-то произнес, наверное обращаясь к кому-то из своего прошлого. Французским я владела вполне сносно, даже прилично, но вампир говорил так невнятно, что мне не удалось разобрать ни слова. Потом он засмеялся каким-то надтреснутым, горестным смехом, напоминавшим хруст стекла под ногами. Моим натянутым нервам этот звук показался похожим на царапанье ногтей по классной доске. Я протянула к Луи Сезару руку, ни о чем не задумываясь, просто пытаясь остановить этот смех.
В тот миг, когда я коснулась тела француза, меня увлекло в его маленький персональный ад.
Темная камера, где он лежит, связанный и беспомощный. Тюремщики грубо раздевают его, срывают с него одежду, приставив к горлу нож. Но оружие не останавливает его, он пытается сопротивляться, дерется до тех пор, пока они едва не выбивают из него дух, безжалостно молотя кулаками и раздирая ногтями. Постепенно мышцы отказываются повиноваться, вкус пыли и соломы с металлическим привкусом крови наполняет рот. Судорожные вдохи доносятся откуда-то издалека. Ему кажется, что это дышит не он, а кто-то другой, пока не приходит новая боль, какую палачи до сих пор не осмеливались причинить. От нее Луи Сезар приходит в ужас и обретает сознание.
