Подошел я поближе, присел на корточки возле странного склада и удивился: на доске ровной кучкой лежали крылышки бабочек-крапивниц, тех самых бабочек-шоколадниц, что первыми вылетают по весне на солнце, а всю зиму ждут первого тепла где-нибудь в подполе или на чердаке, забившись в щели или прицепившись сведенными лапками к старому трухлявому бревну.
Зимовало и у меня в подполе этих бабочек-крапивниц предостаточно. Видел я их всякий раз, когда спускался в подпол за овощами. Висели они вниз крылышками, прицепившись к доскам пола или ухватившись сведенными от холода лапками за старую, летнюю паутину. Пауки на зиму тоже засыпали, забивались в щели и не беспокоили моих бабочек.
Заносил я иногда этих спящих бабочек в дом, сразу не отогревал, а осторожно клал на подоконник около холодного окна. И бабочки мои всегда оживали. Отвернешься другой раз от окна, забудешь о том, что принес в дом, в тепло, спящее насекомое, и вдруг услышишь, будто кто бьется легко под потолком у лампочки. Поднимешь голову и увидишь, что это бабочка отогрелась, ожила она в тепле и теперь трепещет крылышками, тянется к свету.
До весны в комнате бабочек я не оставлял и всякий раз, к вечеру, когда в доме становилось прохладней, когда остывала печь, относил своих гостей обратно в подпол, где они почти сразу снова засыпали.
Было мне проще, веселей дожидаться через глухую северную зиму весеннего тепла, когда знал я, что вместе со мной ждет это тепло еще кто-то. Вот почему и берег я своих бабочек, помнил о них и редко когда позволял себе побеспокоить, поманить теплом, занести их в дом. Были они так же дороги мне, как и желтогрудые синички, и не мог допустить я, чтобы кто-то ловил моих тихих соседей по зимовью.
Кто он, этот враг? Кто занялся по зиме охотой в моем доме?
Осветил я фонариком все углы под крышей, но никого не нашел. И только подумал было, не зверек ли землеройка - большой охотник до всяких зимующих насекомых - завелся у меня в доме, как наверху, у самой печной трубы, что-то шевельнулось... Шевельнулось раз, другой и смолкло. Посветил я туда фонариком еще раз и разглядел, наконец, под крышей у печной трубы два сизых пушистых комочка - двух прижавшихся друг к другу птичек.
Побеспокоил их свет моего фонаря, встрепенулись они - высунулись из сизых пушистых комочков сначала птичьи носики, а потом и головки. Пушистые комочки один за другим чуть опали и на том месте, где у птичек брюшко и грудка, сделались из сизых желтыми, а следом за желтым цветом проступили на грудках у птичек и черные галстучки.
