Мы пригласили всех за стол. Появилась к случаю припасенная бутылка водки, нехитрая еда. Снова поднялся старейший. Солидно откашлялся и степенно, как это умеют только в деревне, заговорил:
- Василий, сынок, выслушай наше слово. Про Советскую власть ты нам много хорошего рассказывал, помог уяснить, что это наша, народная, власть. Защити ее от супостатов. Помни, в селе тебя любят и ждут домой...
Уходил я из родного дома уже знакомой дорогой. Стояла ранняя весна. Густые утренние туманы жадно поглощали остатки лежалого снега. Косогоры, бугры, первыми освободившиеся от плотных белых шуб, ощетинились против несмелых морозцев прошлогодней травой и, казалось, удивленно глазели в распадки, где чудом удерживались подледеневшие пролежни. Это была моя земля! До боли родная и понятная. Я был вхож в каждый перелесок, знал глубину каждого речного омута. И вот теперь прощался с ними, не загадывая, удастся ли свидеться снова. Я снова вступал на большую жизненную дорогу. Она уже вывела меня в такой огромный и такой интересный мир, познакомила с сильными и смелыми людьми, пролетариями, совершившими самое великое событие нашего века - Великую Октябрьскую социалистическую революцию.
Не помню, сколько суток везли нашу команду из Михайлова. Небольшой паровозик отчаянно напрягал силенки на подъемах, надрывно пыхтел. Нередко он останавливался то в Ожерелье, то в Кашире, то в Михневе, чего-то выжидал, кому-то уступал дорогу. Но вот проехали Москву, Клин, и эшелон прибыл в большой город. Мы узнали, что это Тверь, место нашей службы. Кто-то удивленно спросил: с кем, мол, здесь воевать будем? Нам объяснили, что прежде мы пройдем двухмесячную военную подготовку.
Запасной стрелковый полк, куда нас определили, располагался на окраине города. Приземистые, барачного типа, казармы. Огромный плац, на котором с утра и до вечера шли занятия.
Моим первым командиром был Владимир Евгеньевич Поликарпов. Моложавый, стремительный в движениях военный человек. Был он некогда кадровым офицером царской армии, на сторону революции перешел с первых дней, порвал с родственниками из богатого сословия. У этого человека чувствовалась военная косточка. Строгость и пунктуальность, особое умение носить форму отличали его. Мы и не заметили, как стали подражать его манере говорить коротко, по-поликарповски безобидно иронизировать над собственной неуклюжестью.
Владимир Евгеньевич, наверное, мог бы добиться больших успехов на педагогическом поприще. Во всяком случае наши душевные движения он чувствовал тонко и умело на них реагировал. Нам с трудом давалась сухая категоричность уставных формулировок. Тут даже зубрежка не помогала. Поликарпов тогда разделил роту на две группы. Одной группе он помог продумать и составить заковыристые вопросы, связанные с изучаемой темой, другой же предстояло отвечать на эти вопросы. Такие импровизированные вечера вопросов и ответов у нас в шутку называли поликарповскими головоломками. Готовились мы к ним серьезно.
