Зажигаешь одну за другой, ломаешь спички от нетерпения, и каждый раз новее, желанней, и как довершение - притиснутая телом грудь в развале подмышки, где выбиваются легкие, вьющиеся волоски...
В полной темноте осторожно и расчетливо вытягиваешься рядом. Икра касается выставленного колена, переворачиваешься на бок, ведешь рукой по бескостной льющейся спине к затылку. Он ложится в ладонь, точный, легкий, сонный и праздничный, как жизнь.
"М-м", - говорит она, и ее рука охватывает тебя за пояс, по-хозяйски неспешно, нежно идет по отвердевшей спине.
"Ты не спишь..." - бормочет она, и лепет, бессвязно-обидчивый.
В нем плывешь и таешь, и вот - тебя нет, и вселенная полна жара, шорохов; вселенная - тенькающая капля в желобе...
- Но здесь обо мне не говорится, - сказала Дженнифер. Мы перешли уже на "ты", дело происходило в июле, жара стояла неимоверная. Я читал ей этот рассказик в одном театре на Бродвее на представлении "Скрипач на крыше", куда нас мисс Лопес провела по контрамарке, чтобы в фойе прослушать очередной рассказ. За дверями зала грохотала раскованная нью-йоркская публика, по сцене летали дисциплинированные евреи в сюртуках, котелках и пейсах, и воспринимались исключительно как артисты.
- Тебя тогда вообще не было. На свете, - почему-то оскорбился я за прошлое. Мол, здесь ты можешь владеть умами, глазами и прочими потрохами, а шестидесятые годы прошлого века оставь местным красавицам.
Не знаю, поняла ли она. Что-то в ней есть, что позволяет думать о понимании. Какая-то пристальность, почти исчезнувшая в остальных фигурах в горячке шоу-бизнеса. Боря назвал эту ее черту совсем просто: "клевая телка". Меня это немного покоробило. К Дженнифер я относился совершенно эстетически. Это позволяло мне восхищаться ее достоинствами и сохранять дистанцию. Она чувствовала эту дистанцию. Мы как бы были по разные стороны текста: то ли я читал ее, то ли она меня.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Я не люблю ходить на дни рождения. Я лучше приду в другой день и посижу, и мягко, как бы между делом, поздравлю.
Почему так происходит? Или мы совсем разучились праздновать?
Когда мне все-таки не отвертеться, я собираю всю свою волю в кулак и иду за подарками. Я заранее знаю, что подарок куплю не нужный ни в хозяйстве, ни в духовной жизни. Это будет либо кофеварка (окажется, что это уже третья за вечер), либо томик югославской драматургии (хозяин предпочитает Островского), либо, что уже совсем нелепо, какая-нибудь керамическая птица. И после того, как подарок вручен и можно пройти в комнату с накрытым столом, обмирая от заранее предусмотренного конфуза, окажется, что и
