— Меня?
— Ну да, да, — теперь все мастерицы столпились вокруг Улиты. — Это вы — прекрасная душа, — перебивали они друг друга. — И возраст, и внешность, все подходит. Вы должны ему написать.
Улита стояла красная и испуганная.
— Написать ему?
— Конечно. Сегодня же. Не пропускайте свое счастье, — уговаривали они.
В этот день вся мастерская говорила только об «Улитином объявлении». Так горячо и так много, что к вечеру Улита заколебалась: а может быть, правда, написать?
Она возвращалась домой растерянная и оглушенная. Может быть, написать? Нет, это смешно. Он не ответит даже. И все-таки она вошла в магазин и купила блок голубой бумаги.
— И конверт, пожалуйста, — попросила она.
— Сколько конвертов? — спросила продавщица.
Улита покраснела.
— Мне, собственно, нужен только один.
Продавщица насмешливо прищурилась.
— Меньше двадцати пяти не продаем.
— Хорошо.
Улита поспешно заплатила и вышла.
Теперь уже было ясно, что надо написать, ведь она истратила целых шестнадцать франков.
Дома она сейчас же принялась за письмо, даже не пообедав. Есть не хотелось, она была слишком взволнована. Она рвала страницу за страницей, снова писала и снова рвала. Часы пробили одиннадцать, потом двенадцать, письмо все еще не было готово. Наконец в третьем часу ночи она надписала конверт. «Я успела бы сшить юбку за это время, — подумала она, заклеивая его. — Но зато здесь всё».
Да, в этом письме было все. Вся ее одинокая неудачная жизнь, все ее огорчения и все мечты. Конечно, он не ответит. Но утром, опуская письмо в почтовый ящик, руки ее дрожали. Ведь <нет> ничего невероятного на свете. Ведь бывают чудеса. А вдруг?
Теперь жизнь ее превратилась в полет, в вихрь, в ураган. Внешне все оставалось по-прежнему: мастерская, швейная машина, платья и блузки. Но сердцу ее не было дела до всего этого. Ее сердце трепетало и сжималось. Прежде перед глазами была черная гладкая стена. Можно было только сломать себе голову об эту стену, больше ничего. Но теперь в черной стене появилась щель, и сквозь щель эту проникал слабый луч надежды. Совсем узкая щель, совсем слабый луч. Но это все-таки была надежда. Ведь бывают чудеса…
И чудо случилось. Утром, когда она уходила на работу, консьержка протянула ей письмо. Это был ответ. Не тот, о котором она мечтала, не тот, что снился ей по ночам, а настоящий ответ, написанный на настоящей бумаге, проштемпелеванный на настоящей почте, с настоящей пятидесятисантимной маркой. И слова этого ответа не были романтичными и воздушными, это были настоящие слова.
