Великая Россія корчилась въ предсмертныхъ судорогахь.
Папа нервничалъ, говорилъ, что все идетъ изъ рукъ вонъ плохо и Богь знаетъ, къ чему это приведетъ, но не допускалъ и мысли, что власть захватятъ большевики.
— Нѣтъ, до этого-то не дойдетъ, — говорилъ онъ. — Это немыслимо, этого быть не можетъ. Тогда что же? Анархія? Тогда и Россіи, и всѣмъ намъ конецъ.
Юрочка помнилъ ту грозную осеннюю ночь, когда онъ проснулся отъ какого-то страннаго, отдаленнаго, протяжнаго гула.
Онъ сталъ прислушиваться.
Походило и на глухіе раскаты грома, и на завываніе бури, но не совсѣмъ.
«Что это такое?? — подумалъ Юрочка, и сердце его тоскливо, болѣзненно заныло. Онъ начиналъ догадываться, но не хотѣлъ и боялся вѣрить своей догадкѣ. — Громъ? Нѣтъ, не похоже... Теперь не лѣто. Грома не можетъ быть. Вѣтеръ сорвалъ съ крыши желѣзные листы и хлобыщетъ ими?... — Онъ еще внимательнѣе прислушался. — Нѣтъ».
Густой, протяжный гулъ внушительно и низко стлался надъ спящимъ городомъ и то замолкалъ, точно отдыхая, то черезъ неопредѣленные промежутки, набравшись силъ, снова начиналъ гудѣть.
Сердце Юрочки все тревожнѣе и больнѣе ныло, точно кто-то все сильнѣе и крѣпче сжималъ его желѣзной рукой.
Тоска становилась безысходнѣе.
Онъ долго и напряженно прислушивался, наконецъ, долженъ былъ признать, что гулъ происходилъ отъ пушечной стрѣльбы.
Сомнѣній не оставалось никакихъ.
— Вотъ оно начинается... — въ душевномъ смятеніи прошепталъ Юрочка и почувствовалъ, какъ что-то безформенное, кровавое, кошмарное и страшное надвигается на него со всѣхъ сторонъ и начинаетъ давить, какъ тяжелый прессъ и онъ чувствовалъ, что будетъ давить до тѣхъ поръ, пока вся и всѣхъ не раздавить.
И отъ этого безформеннаго и ужаснаго некуда бѣжать, негдѣ спрятаться, нѣтъ спасенія.
Онъ глубоко, тяжело вздохнулъ, долго ворочался на постели, съ бьющимся сердцемъ прислушиваясь къ рѣдкимъ, грознымъ завываніямъ и наконецъ, измученный, заснулъ.
Вскочилъ Юрочка отъ чьего-то прикосновенія и сразу сѣлъ на постели съ выраженіемъ тоскливаго вопроса на лицѣ.
Ему казалось, что онъ почти не спалъ.
Передъ нимъ стоялъ совершенно одѣтый отецъ.
Его обыкновенно свѣжее, съ легкимъ румянцемъ лицо было теперь блѣдное, но спокойное.
Было раннее утро.
Черезъ опущенныя тяжелыя шторы и занавѣси съ улицы едва проникалъ свѣтъ, за то отчетливо слышалась за окномъ частая ружейная трескотня и характерное татаканіе пулемета.
Юрочка сразу обо всемъ догадался.
Сердце у него оборвалось.
