Я собирался выйти на улицу, но пришлось поменять намерение, когда он своим голоском спросил:
— Зезé, ты не поведешь меня в Зоологический сад? Ведь кажется, сегодня нет угрозы дождя?
Было приятно слушать, как он произносит все без ошибки. Этот ребенок должен кем-то стать, он далеко пойдет.
— Смотри, какой хороший день, небо все голубое.
У меня не хватило смелости соврать ему. Иногда мне не хотелось идти, и я говорил ему:
— Ты с ума сошел, Луис. Посмотри, какая гроза приближается!..
На этот раз я взял его за руку, и мы пошли вглубь двора за большим приключением.
Усадьба делилась на три игры. Зоологический сад. Европа, которая находилась недалеко от ограды дома дона Жулито. Почему Европа? Даже моя внутренняя птичка этого не знала. Еще мы играли в вагончики на «Сахарной голове»[2]. Мы брали пуговицы и протягивали сквозь них нитку[3]. Затем привязывали один конец к изгороди, а другой на пальцы Луиса. Он поднимал все пуговицы и отпускал одну за другой. Каждый вагончик шел заполненный знакомыми людьми. Одна пуговица была черная, это был трамвай черного Бирикиньо. Иногда с соседней усадьбы доносился голос.
— Ты не рушишь там чего около нас, Зезé?
— Нет, донья Димеринда, можете посмотреть.
— Вот это мне нравиться. Спокойно играешь со своим братом. Так же лучше?
Может так, и было лучше, но в те моменты, когда мой «крестный», проказник побуждал меня к делу, ничего прекраснее не было, чем отколоть какой-нибудь номер.
— Вы мне дадите на Рождество календарь, как в прошлом году?
— А куда ты дел тот, что я тебе дала в прошлом году?
— Вы можете зайти к нам и посмотреть, донья Димеринда. Он висит над сумкой для хлеба.
Она засмеялась и сказала, что да. Ее муж работал на складе Малыша Франко.
Другой игрой был Лусиано. Луис в начале, очень боялся его и просил меня, ради всего, теребя за штаны, чтобы мы вернулись. Но Лусиано был друг. Когда он видел меня, то начинал сильно визжать. Глория тоже его не любила и говорила, что летучие мыши, как вампиры, которые сосут кровь у детей.
— Нет, Годойя[4]. Лусиано не такой. Он друг. Он знает меня.
— С твоим пристрастием к тварям и разговаривать с предметами…
Мне стоило больших трудов убедить ее в том, что Лусиано не был тварью. Лусиано был самолетом, который летал над «Campo dos Alfonsos»[5].
— Смотри, Луис.
И Лусиано начинал кружить вокруг нас, счастливый, как будто понимал о чем шла речь. И он действительно понимал.
— Это самолет. Он делает…. Здесь я запнулся. Надо снова попросить дядю Эдмундо, чтобы он повторил мне это слово. Я не помнил было ли это акробатика, акорбатика или аркобатика. Но точно было одно из них. А я не хотел показывать моему брату что-либо ошибочное.
