Стали по одному снимать документы, раскладывая их на сером листе газеты.
— Какие карты! — сказал Аркадий. — Вот этой самое малое двести лет.
— Здесь написано «Нипон», — сказал Боб.
— Япония… А на этой карте карандашом — курсы. Чье-то плавание с Камчатки на Сахалин.
— Какой год? — спросил Василий Степанович.
— Тысяча восемьсот двадцать второй. Время Крузенштерна и Головнина. Не очень старая карта.
— Ничего. Соболевский цену ей знал.
— Вот предписание, — сказал я. — «Предлагаю отправиться…» А это вообще не прочитать.
— Дай-ка! — Аркадий взял у меня из рук ветхий листок. — Письмо семнадцатого века, челобитная царю Алексею Михайловичу.
— Аркадий, а что, если это «сказки»? — пробормотал я. — Помнишь Публичную библиотеку? Мы готовились тогда к поездке…
— Помню… Всё?
— Всё. Больше ничего нет.
Пенал перевернули. Еще два тронутых плесенью листка беззвучно упали на деревянный пол. Аркадий поднял их и подал Николаю. Тот поднес листки к свету, начал читать, морща лоб, шевеля губами.
— Ничего не понимаю, — сказал он. — Листовки девятьсот двадцать второго года. Вот посмотрите.
Поднесли свечу и при ее неверном колеблющемся свете прочли одну за другой испорченные временем бумаги.
«Товарищи командиры, комиссары и бойцы Народно-революционной армии. Сегодня в ночь вам придется отойти на несколько верст и с японцами в бой не вступать. Народно-революционная армия не хочет войны с японским народом. Она борется во имя мирной жизни…»
Далее текст приказа был неразличим, сохранился только конец:
«Товарищи! Держите крепче винтовку в руках и ждите дальнейших приказаний.
Главнокомандующий Народно-революционной армии Уборевич И. П.».
Во второй листовке было:
«Граждане города Владивостока!
Товарищи и братья!
Близок час освобождения. Народно-революционная армия стоит у ворот города. Еще несколько дней, и она победоносно вступит на его улицы. Презренные захватчики, интервенты, много месяцев топтавшие землю Приморья, и остатки разбитой белой армии бегут. Уходя, они стараются посеять панику, вывезти с собой как можно больше ценностей, машин, продовольствия, принадлежащих народу.
Не поддавайтесь панике! В городе не предполагаются бои. Не помогайте интервентам и белогвардейцам, не разрешайте им грузить на пароходы оборудование и продовольствие.
Сохраняйте революционный порядок.
Час освобождения настает…»
— Ничего не понимаю, — сказал Николай, — откуда эти листовки?
Я засмеялся.
— Прилепа! — сказал я. — Ну конечно, это листовки Прилепы. Он вытащил пачку, а две остались. Представляешь, Аркадий, какую панику могла наделать такая находка среди историков? Листовки девятьсот двадцать второго года в документах восемнадцатого века. Мрак!
