Ожидание затягивалось. Арам взял журнал и рухнул в одно из кресел, обитых суровым полотном, которое сразу же его облегло, словно обняло огромной сложенной ладонью.
Эти тридцать страниц на глянцевой бумаге отвечали политике престижности, которая долгое время приносила свои плоды. На названии настоял Тобиас. Да и разве не подходило оно, чтобы стать символом веры? Marketing[30] в его новых формах, новые порядки в гостиничном деле, диктуемые вселенским размахом современного туризма, сделали это название несколько анахроничным. Арам не преминул бы сказать об этом управляющим, коммерческим директорам концерна, если бы он присутствовал на их собраниях, а не ограничивался бы передачей своих полномочий. Он считал эту брошюрку дорогостоящей, бесполезной и немного смешной. Однако ничего другого у него под рукой не оказалось. Он настолько привык везде, от Шенона до Бангкока, сталкиваться с этим тоскливым фотографическим воплощением комфорта, гастрономии, спортивных, фольклорных или каких-либо еще ресурсов, что первым делом обычно отправлял его в корзину. Однако сейчас обстоятельства побуждали его взглянуть на вещи повнимательнее. Еще никогда упомянутое название, на этот раз выделяющееся на фоне пестрой, яркой панорамы, виднеющейся сквозь ветку цветущего вишневого дерева, не казалось ему столь лживым, столь устарелым, как сейчас.
Гостеприимство. Слово, как его понимал Тобиас, восходило к мифологии, нынче такой же далекой, как и понятие «гость» в архаических обществах. Гостеприимство стало таким же «функциональным», как система вентиляции и наблюдения. Теперь уже не существовало гостеприимства как такового, а «регистрировались» прибытия — чтобы не сказать поступления. Накатывающиеся вдруг волны, сверхлегкие багажи и людские контингенты, прибывающие из Токио или из Цинцинати, из Чандигара или с берегов Эльбы, смесь из джинсов и кимоно, шортов и священнических ряс, укалей, пончо и мексиканских сомбреро. Зрелище скорее удручающее — как будто всех этих людей привез какой-нибудь самосвал и выгрузил посреди холла, где их встречают враждебные либо безразличные взгляды постояльцев, прибывших накануне, словно намеревающихся противопоставить им свое право первопоселенцев и, само собой разумеется, свои расовые предрассудки. Что ж, эти несчастные, которых так принимают, получат то, к чему стремились. Раз уж у них нет иных помыслов, кроме как обнаружить в номере душ, стакан для зубной щетки, обернутое в целлофан сиденье унитаза, нет иных опасений, кроме как услышать от организатора путешествия просьбу поселиться в номере с кем-то еще из группы В любом случае для них было важно не «поехать в…», а «быть съездившими в…». Поэтому они видели свое путешествие уже в прошедшем времени. Отсюда их равнодушие: они уверены, что горизонт памяти и многочисленные слайды, которое они увезут, в конечном счете вытеснят все случившиеся с ними в пути неприятности. Чудо — это отныне уже не прибытие, не очарование прибытия, например, в Венецию в гондоле, а самый последний скачок, самое последнее «уф», удивление и радость, что ты оказался целым и невредимым после подобного испытания.
