«Проснись! — скомандовал он себе. — Проснись же!»
И тут внутри него как будто образовалась пустота. Только что здесь было нечто, а в следующий миг — ушло. Ему показалось, что из его тела вырвали какой-то жизненно важный орган.
Она. Её больше не было.
«Тереза! — мысленно закричал он. — Тереза! Где ты?»
Но никто не отзывался. Он больше не ощущал её близости, её чарующего присутствия. Он звал снова и снова, не переставая сражаться с засасывающей трясиной сна.
Наконец действительность прогнала тёмное забытьё. Охваченный страхом, Томас раскрыл глаза и резко сел на кровати, затем спрыгнул на пол и окинул взглядом комнату.
Все вокруг словно сошли с ума.
Приютели беспорядочно метались по палате и кричали. Но их крики заглушались невыносимыми воплями животной боли, словно кого-то живьём резали на куски. Бледный от ужаса Котелок тыкал пальцем куда-то в окно. Уинстон выставил руки перед искажённой от страха прыщавой физиономией — похоже было, что парень только что увидел жрущего мертвечину зомби. Ньют с Минхо мчались к двери; другие ребята, натыкаясь друг на друга, метались от окна к окну, стараясь, однако, держаться от них на почтительном расстоянии. Томас вдруг со стыдом осознал, что даже не знает имён многих из спасшихся. Такая вот неуместная мысль посреди воцарившегося хаоса.
Уголком глаза он заметил какое-то движение и взглянул в ту сторону. Представившееся зрелище мигом стёрло всякое ощущение мира и покоя, владевшее им ночью, когда они с Терезой разговаривали. Больше того — он засомневался: существуют ли вообще подобные эмоции в той действительности, в которой он очутился?
В трёх шагах от его постели сквозь окно, задрапированное яркими шторами, лился ослепительный свет. Стекло было выбито, и его зазубренные осколки так и торчали в окне, поддерживаемые стальными прутьями решётки. Снаружи, хватаясь окровавленными руками за решётку, стоял человек. Выпученные, налитые кровью глаза полыхали безумием. Кожу сожжённого солнцем лица покрывали шрамы и язвы. Волос у человека не было, вместо них голова пятнами поросла чем-то вроде зеленоватого мха. Глубокая рана рассекала его правую скулу, между её рваными краями проглядывали зубы. С подбородка капала кровавая слюна.
— Я хряск! — проорала эта уродливая пародия на человека. — Я проклятый хряск!
И заверещал, вновь и вновь повторяя одни и те же два слова:
— Убейте меня! Убейте меня! Убейте меня!..
