Поскольку ученый равнозначен своим трудам, Рильски представлялось разумным с них и начать: порыться в папках, дискетах, просмотреть компьютер, глядишь, что-то и прояснится в отношении личности невесть куда запропастившегося дяди.
Пока коллектив кафедры делал вид, что читает утренние газеты в tea-room,[28] Рильски заперся в кабинете Себастьяна, чтобы в первую очередь расспросить Эрмину, которая, как он и ожидал, не поведала ничего интересного. Супруга Себастьяна принадлежала к разряду тех женщин, о которых говорят: «все еще красива» и «независима». Худая платиновая блондинка с плоской грудью, привыкшая исключительно к брючным костюмам, длинноногая и длиннорукая. Комиссар без труда распознал тип экс-феминистки с высоким жизненным тонусом, при том самодостаточной. Она не преминула напомнить, какой ценой далась «ее» поколению эта свобода, на которую многим ныне плевать, а зря, спохватятся, да будет поздно! Эти избитые мысли Эрмина произносила с забавным видом и сопровождала заливистым смехом, уверенная, что только смех свидетельствует о добром здравии и благоразумии того, кто рискует выражать свои мысли. Это было, по ее мнению, верно в любых случаях, даже если речь шла о трауре — худшее-то все равно уже произошло: «Не могу объяснить, комиссар, но у меня предчувствие, уверенность, сами убедитесь». Рильски, хотя и не особенно удивился, все же про себя отметил: добровольная вдова со смехом рассказывает о своих интуитивных догадках. Откуда ему было знать, что кудахтанье было ее визитной карточкой, ее генетической отметиной. «Слушай, есть новость (или история, или шутка — нужное подчеркнуть), обхохочешься», — бросала она с порога в лицо всем своим собеседникам, прежде чем преподнести им нечто абсолютно заурядное, но, на ее взгляд, потрясающее, небывалое. У Эрмины перебывало множество любовников, она несколько раз избавлялась от нежелательной беременности. Все это она выкладывала любому, кто давал себе труд выслушать ее, неизменно демонстрируя доброе расположение духа. Конечно, порой приходилось несладко — например, распрощавшись с возможностью родить или получая обиды сентиментального плана. Ну не становиться же в позу жертвы, ха-ха-ха! Да и Себастьян никогда не хотел иметь ребенка. Повезло, что и говорить! Более того, он как будто даже был доволен тем, что может опереться на пожившую, опытную женщину. При этом она недоговаривала, что недолго оставалась в неведении относительно того, что муж ее попросту не замечал.
