Смерть в Византии | страница 19



той самой Анной Великой, вероломным политиком… Крестоносцев, мужчин Анна описывает так, как никто другой не описывал их в ту эпоху: грубые, дикие, смердящие, невежественные, ладные, все как на подбор красавцы, опасные, и все это в превосходной степени — awesome![14] Банда варваров, подвигающая ее создавать свой труд во имя сохранения памяти о великой Порфире, существовавшей в те смутные времена, заставляющая ее уединиться в монастыре, чтобы оплакать своего великого отца, написать «Алексиаду», которая многие века станет будить ревность в историках, и почить, точно неизвестно когда. В глазах Себастьяна свидетельство Анны обладает ценным преимуществом: оно не ограничивается взглядом на мир одних лишь латинян, что побуждает исследователя взвешивать истину, учитывая мнения обоих лагерей, и не уронить звания ученого, точка зрения которого должна быть объективной.

Огневка и аполлон, белые бабочки, крылья времени, микрокосм и его существование во времени, родовые приметы и история, гиперболы памяти, греческие пергаменты, мифы и научные дисциплины, горение и магниты: Себастьян наводит курсор на любимые сюжеты и все щелкает «мышью». Сколько раз читаны-перечитаны пятнадцать томов «Алексиады» — и не счесть. Вскормленная на Гомере, Платоне, Аристотеле Анна выражает свои мысли языком, близким к современному греческому. Историком она сделалась, дабы продолжить дело мужа, кесаря Никифора Вриенния,[15] рано ушедшего из жизни, но главным образом, чтобы оправдать правление своего отца. Как относиться к «Алексиаде»: как к «Хронике одной принцессы» или как к «Поискам утраченного отца»? Себастьяну нет нужды обращаться к доктору Фрейду, чтобы понять: его собственная тайная побудительная причина, связавшая его с Византией, к великому удивлению его университетских коллег, считающих эту тему бесперспективной, отработанной и неактуальной, — та же, что и у Анны Комниной, и нечего тут стыдиться. Если только это в принципе не общая черта для близких к закату и тускнеющих эпох, будь то в XI или XXI веке: любить свои корни, в их поисках обретать себя, черпать в них силу. Тут поневоле задумаешься об отце, которого не хватает, о той исконной загадке, которую требуется во что бы то ни стало разрешить, чтобы обрести его, если возможно, придав себе этим — была не была — больший вес. Кое-кто даже мечтает таким образом взрастить собственную идентичность.

Без устали выводит Себастьян на дисплей пассажи из своего «Романа об Анне» и вновь перечитывает те из них, где принцесса оплакивает отца. Автократор