— Исключительно везение.
Ториан негромко зарычал — подобный звук издает очень, очень крупный хищник, пребывающий в сильном раздражении. Пожалуй, только в эту минуту до меня дошло, что мой спутник и впрямь не кто иной, как хищник немалых размеров, обладающий отменной способностью, чтобы не сказать — склонностью
— к насилию. Будить в нем зверя было бы неразумно в любых обстоятельствах, а уж тем более деля с ним столь тесное пространство.
— Поверь мне, я не чародей и не провидец, — сказал я. — Я верю богам, вот и все.
— И отказываешься молиться? Сам ведь сказал.
— Молиться? Молитва — это жалоба, или попрошайничанье, или бестолковое хныканье. Я не утомляю богов, рассказывая им то, что им известно и без меня. Тем более не испрашиваю у них совета. Я принимаю все, что бы они мне ни ниспослали, будь то радость или страдание.
Я молча продолжал царапать металл, время от времени высекая случайный сноп искр. Великан, судя по всему, обдумывал мои слова — это явственно отображалось на его суровом лице.
— И ты не благодаришь богов за их милость?
— Если и благодарю, когда моя жизнь приятна, можешь не сомневаться: точно так же проклинаю их, когда болен, ранен, голоден или жажду обладать женщиной. Или оплакиваю ушедшего друга, — добавил я, вспомнив темноглазую Иллину.
— И ты никогда не ищешь их помощи в беде? Боюсь, когда-нибудь они могут испытать твою выносливость.
— Они уже делали это раз или два, — ответил я. — Я переношу невзгоды безропотно. Они знают, что создали меня смертным и хрупким. Когда-нибудь они убьют меня. Никто не может избежать смерти. Впрочем, я и жизнь принимаю — принимаю такой, какая она есть.
— Значит, ты просто игнорируешь богов, навлекая на себя их гнев?
— Вовсе нет! Я всегда стараюсь развлекать их. — Я усмехнулся. — Друг Ториан, — я горд тем, что могу назвать тебя так, — ты одарил меня историей Сусиана Феребианского, и я теперь на одну историю богаче. Хочешь, я верну тебе долг, поведав мою собственную историю?
— Я весь внимание.
— Отлично. — Мгновение я собирался с мыслями. Мне и раньше приходилось рассказывать в полной темноте — собственно, в разное время мне приходилось делать почти все, что только можно делать, — но при этом ты всегда ощущаешь себя несколько странно. Невозможно рассказать одну историю дважды одними словами. Рассказ должен кроиться по слушателю, как перчатка — по руке, а в темноте как увидишь реакцию слушателя.
И еще: я до сих пор не раскусил до конца этого великана. На первый взгляд он казался грубоватым увальнем, хотя отчасти это объяснялось его неухоженной внешностью и теми условиями, в которых я с ним познакомился. Он мог быть осторожен в движениях и изящен в речах. Он утверждал, что сражался с форканцами, а ведь мало кто выжил, чтобы хвастаться этим. Рана, изуродовавшая его торс, могла его запросто прикончить. Словом, любопытный экземпляр.
