Наконец мы обнаружили на узкой улочке небольшое кафе с выставленными на тротуар столиками и пошли к свободному, не обращая внимания на острые взгляды посетителей. Обслуживали здесь медленно, но моя спутница чуточку ускорила дело, высыпав на столик содержимое одного из наших кошельков и привлекая таким образом внимание одного из официантов. Вскоре нам подали две чашки с чем-то жареным. Я даже не пытался распознать куски, попадавшиеся мне. Пахла еда хорошо, а на вкус оказалась еще лучше. После нескольких дней вынужденного поста я по достоинству оценил пищу. И к тому времени, когда Танда принялась за трапезу, я уже прикончил свою порцию. Наконец, оттолкнув пустую посудину, Тананда принялась с интересом изучать уличную толпу. Я же заказал себе вторую порцию.
– Как по-твоему, что тут происходит? – спросила она.
– Ам… ням… – ответил я с полным ртом.
– Что? – не поняла она.
– Не могу сказать наверняка, – сказал я, с трудом проглатывая остатки пищи. – Все счастливы оттого, что они что-то выиграли. Но провалиться мне на этом месте, если я понимаю, что именно.
– Ну я тебя предупреждала, что все они чудики.
В этот момент шум на улице усилился настолько, что заглушил любые попытки вести беседу. Вытянув шеи, мы увидели источник волнения: странную процессию, маршировавшую по всей ширине улицы и распевавшую хором песню. Все посетители кафе, вместо того чтобы выразить гнев и возмущение в связи с этим вторжением, вскочили с мест, запрыгали, издавая торжествующие крики и обнимаясь со слезами на глазах. Все внимание сосредоточилось на носилках, покоившихся на плечах силачей во главе процессии. Мне удалось взглянуть на предмет всеобщего восторга, когда его проносили мимо. Можно сказать, просто посчастливилось, так как для этого мне не пришлось пробиваться сквозь толпу, которая была настолько плотной, что я не смог бы этого сделать, даже если бы очень захотел.
Сказать, что несли статую, было бы недостаточно. Это была самая безобразная вещь, какую я когда-либо встречал в жизни, включая все увиденные мной в этом путешествии с Танандой. Это была маленькая, примерно вдвое больше моей головы, скульптура, изображающая жабу, державшую в пасти глаз. Вдоль ее спины вместо бородавок шли торсы: голые фигурки крошечных валлетов, переплетенные поистине в гротесковом эротизме. Они были покрыты бородавчатыми наростами, которые ожидаешь увидеть на самой жабе. И в качестве венчающего штриха всю эту композицию покрывала золотая отделка, создававшая иллюзию ползающих по поверхности пятен.
