Она поглядела на него с жалостью, но без симпатии.
— Должно быть, так было всегда, — сказала она.
Он пожал плечами.
— Да, но я этого не знал, — сказал он. — Что же мне, благодарить его за просвещение?
Она улыбалась тому, как усики огня раскручивались и снова свивались в бутон.
— Стоит ли смерть человека и ваши разбитые мечты всей этой суматохи? — воскликнула она, несколько повышая голос, как будто хотела вынести свой протест против человеческой глупости за пределы комнаты в опутавшие ее туман и ночь.
— Ты так рассудительна, — сказал он печально. — Вы, женщины, все такие рассудительные. Мечты — часто все, что есть у мужчины. Я вот думаю, какая ты милая, добрая, жалостливая, но это только моя мечта. Ты же знаешь о себе все, например чего тебе не хватает в жизни, что ты боишься насекомых, полна отвратительных физических потребностей. Ты никогда не найдешь мужчины, который полюбил бы тебя за что-нибудь, кроме твоих голых, ничем не заполненных контуров. Мужчина готов забыть себя, выступая в роли эпического героя, и нужна женщина, чтобы увидеть, как он глуп. Только женщина может любить реального человека.
— Может быть, вы правы, — сказала она. — Хотя я многого не понимаю. Я когда-то знала человека, который настолько забыл себя, как вы выразились, что внушил себе, что он трус и больше ничего.
— Это менее типично, — ответил Карлион. — Женщины обычно показывают нам наш потолок, и мы ненавидим их за это. Полагаю, что мужчина полюбил бы женщину, которая показала бы ему его нижний предел.
Она вдруг отбросила серьезность и засмеялась.
— Бедняга, — поддразнила она. — Вы ненавидите этого вашего друга, потому что он показал вам ваш потолок. Какая глупость — тратить время на такую ненависть.
Он потянулся руками к огню, как будто хотел схватить его свет и жар и поднести к своему мозгу.
— Да, — сказал он. — Я ненавижу его. — И замолчал в ожидании, глядя украдкой, как бы умоляюще, из-под низкого лба. Он страстно желал, чтобы его убедили в собственной бесполезности и ненависти к Эндрю.
— Но что бы вы в конце концов сделали, если бы встретили его? — запротестовала она.
— Я убедился бы, что прав, — ответил он, — а потом убил бы его.
— И какая была бы от этого польза? — спросила она.
Он отодвинулся немного от нее и откинул назад голову, как будто защищая что-то бесконечно дорогое.
— Никакой пользы, — сказал он, — никакой, но это мой долг.
Он увидел, как она подняла к нему полные мольбы глаза.
— Вам грозит более серьезная опасность, чем закон, — сказала она.
