— Я не пил так чай… — медленно сказал он, — с тех пор, как ушел из дома… Но мне хотелось. — Он замялся. — Странно, что ты меня так угощаешь, как друга.
Притащив единственные два стула, которые стояли в комнате у огня, она насмешливо посмотрела на него.
— Я угощаю тебя, как друга? — спросила она. — Не знаю. У меня никогда не было друга.
Ему вдруг захотелось рассказать ей все — от кого он бежал и почему, но осторожность и умиротворенность удержали его. Ему хотелось забыть об этом самому и уцепиться за растущее чувство близости двух душ, парящих бок о бок, и смотреть на отблески огня в темном янтаре чая.
— Странно, — сказал он, — как часто я тосковал о таком чае. Когда живешь суровой, торопливой жизнью среди мужчин, иногда не хватает утонченности — и чай кажется мне символом этого — тишина, спокойствие женщины, неторопливый разговор — и ночь за окном.
— И хлеб, — подхватила она, — ни варенья, ни пирожных.
— Это ничего, — размышлял он над толстой фарфоровой чашкой, которую неловко держал непривычной рукой.
— Как ты здесь оказался? — спросила она. — Ты не отсюда. Я думаю, ты, должно быть, студент. Ты похож на человека, который грезит наяву.
— А разве студенту не нужно мужество? — спросил он горько. — Я не мечтатель. Я ненавижу грезы.
— Есть что-нибудь, что ты любишь или хочешь? — Она смотрела на него, как будто он был новым странным животным.
— Стать «недействительным», — без колебаний сказал он.
— Умереть?
Этот звук, казалось, притянул его взгляд к окну, которое глядело теперь в абсолютную темноту.
— Нет, нет, — сказал он, — не так. — Он слегка поежился и заговорил снова: — Когда звучит музыка, не видишь и не думаешь, едва ли слушаешь. Вот чаша — и музыка льется в нее, пока не исчезнет «я». Я и есть музыка.
— Но почему, почему, — спрашивала она, — ты ведешь такую жизнь? — Она сделала легкий жест, который, казалось, вобрал в себя страх, несчастье, его беглое тело и душу.
— Мой отец жил так до меня, — ответил он.
— И это все? — спросила она.
— Нет. Я был очарован, — сказал он. — Я знаю одного человека с голосом почти как музыка. Ни у кого больше я не слыхал такого голоса, — он поколебался, а затем посмотрел на нее, — кроме тебя.
Она не обратила внимания на комплимент, но слегка нахмурилась на огонь и закусила губу маленькими острыми зубами.
— А он не может тебе помочь сейчас, когда ты в беде? — спросила она. — Ты не можешь пойти к нему?
Он в изумлении уставился на нее. Он забыл, что она не знает о его истории, о его бегстве от Карлиона, и, так как он забыл об этом, ее замечание прозвучало для него со всей силой мудрого совета.
