Дмитрий Быков, заранее признавая бесплодность любых попыток преобразования нашей жизни, выводит себя от отчаяния и вины к свободе и преодолению — тем, что сосредоточивает свои надежды на «повседневной тактике частной порядочной жизни» (статья «Прекрасные утята»). Павлов в своих чаяниях, напротив, проявляет максимализм, говоря о необходимости и возможности преодолеть мировое зло. Но в масштабах победы над абсолютом зла Павлов бессилен, а на меньшее он не согласится. «В этой жизни <…> ничего хорошего совесть не позволяет русскому писателю углядеть»: если хоть в чем-то остался изъян, разве возможно для меня безупречное? — по сути, решает Павлов и сознательно обрекает себя на неизбывное личное покаяние за вину мирового несовершенства.
К теме статьи такое мировоззрение Павлова имеет прямое отношение. Эстетическое, этот зыбкий мираж иного мира, построенного на неметафорично зыбучей почве мира реального, помимо прочего требует от человека решимости на свободу и правоту. Красота, не сознающая в себе силы спасти мир, — жалкий марафет. Однако в книге Павлова мир уготовано спасти не Красоте, а Добру и Истине; свобода и правота отложены до лучших времен, когда можно будет снять с себя пост вины и покаяния. И, наконец, задуматься об излишнем. О том, что трудно уложить в предписания, в чем добро разглядит не каждый, чья истина хрупка перед требованиями злободневной правды. О том, без чего трудно представить литературную критику.
Но — беремся представить: Павлов в своих критических выступлениях открыто ополчается на эстетическое как план бытия литературы. «Художественное» и «духовное» в его глазах не просто разведены, но и не поровну поделили имущество. Духовное должно богатеть за счет художественного, свобода творчества хороша только «скованная (именно это слово из ряда синонимов — случайно ли? — В. П.) нравственным трудом». «Хоть красива метафора, но красивость-то дешевле выходит, чем правда», — считает нужным подчеркнуть Павлов. Писать нужно «кровью, а не чернилами», — такое окрашивание «чернил» в негативные тона стоит сопоставить с позитивным смыслом этого слова у Кирилла Кобрина («Это только на первый взгляд кажется, что <…> книга написана не чернилами, а спермой. Или кровью. Просто читатель разучился читать. Чернилами эта книга написана, Петя, чернилами и гусиным пером». — Из «Писем в Кейптаун о русской поэзии», «письмо» от 4 января 2001 года).
Знаковой в этом смысле представляется склонность Павлова придавать негативную оценочность самым нейтральным искусствоведческим понятиям. Слово «эстетическое» — частый гость на страницах книги Павлова, вот только гость нежеланный: появляется оно всегда в негативном контексте. Так же как понятие «стиля», которое Павловым воспринято как «гнетущее и опустошенное».
