Когда Гомбар не мог идти в горы, туда шла Катарина. Она никогда не знала точно, где находится партизанская группа, и только передавала в условленном месте свою ношу дозорному. Пароль менялся каждый день, но Гомбар всегда его знал. Часто, передавая свою ношу, она спрашивала:
— Когда это все, ребята, кончится? Когда же наконец придет этот день?
— Подожди, Катарина. Скоро придет! Скоро! — слышала она в ответ.
Только ожидание — тяжелая штука, особенно когда нет собственной крыши. Катарина уже в лес не ходила, ничего не носила. Все делал Лацо. Она теперь радовалась в душе, что мать не захотела перейти тогда жить к ним, в сторожку, не поддалась постоянным уговорам все продать и перестать жаловаться, что она одна и дети ее все в разных местах. На все их уговоры мать неизменно отвечала:
— Меня, старую бабку, оставьте там, где я есть.
После обеда к Йоланке подкрался один из парней, грузивших картошку, и похлопал ее ниже талии. Катарина, заметив эту дерзость вездесущим взглядом, закричала:
— Ты что это делаешь, проказник?
Парень повернулся, спокойным шагом подошел к Катарине, поплевал на руки и развел их, словно желая побороться с Катариной. Но в этот момент Катарина вся изменилась в лице. За спиной парня она увидела Дюрека, мужа Магдалены. Его лицо было бледным как мел, и, по мере того как он приближался к Катарине, оно, казалось, становилось еще бледнее. Она застыла на месте как натянутая струна. Кровь бешено пульсировала в висках. Она уже не видела парня. Видела только, как Дюро отстранил его, — и больше ничего. Все в ней похолодело. Катарина чувствовала прерывистое дыхание Дюрека, но не повела и бровью. В голове мелькнуло, что Лацо несколько дней назад ушел в лес с Дюреком. Она ждала мужа сегодня или завтра. Теперь так часто случалось, так как сюда, в деревню, ему было гораздо дальше. «Почему же здесь Дюро, а не Лацо? Почему Дюро пришел прямо на поле?..»
Страх заполнил ее всю, подкравшись к самым корням волос.
— Лацо… — Дюро не докончил фразы, так как Катарина сломалась у него на глазах, как тростинка.
— Говори, говори, — прошептала она сквозь стиснутые зубы, а Дюро показалось, что она крикнула: «Режь, режь, не смотри ни на что! Режь, пока моя голова на плахе!..»
— Он там лежит… Он… его принесли…
— Ну говори же!
Катарина опустилась на колени, ноги ее уже не держали. Со сцепленными на груди руками она упала перед Дюреком, и люди на поле стали оглядываться на них, а многие, побросав работу, поспешили к ним. Катарина их не замечала.
