— Уловил. И ведь бронзой залили буквы, на века.
— Да. Впрочем, ну их, сеятелей и деятелей. Их мама не наша мама, меня влекут могилки простых людей. Судорожные атеисты, — разглагольствовал Эдик, — борются с православием. Да с ним не бороться, его еще вводить на Руси нужно!
Ведь смотрите, что делается: на дворе — НТР, в небе три тысячи спутников вертятся, на Луне металлолом уже можно собирать, а в Хабаровске полно язычников и особенно язычниц. Поглядите: на каждой четвертой могилке — пища. Кому? Зачем? По учению православной церкви — заботиться надо о нетленной душе и спасении ее; попы почти тысячу лет внушали народу, что о теле, о грешной плоти и при жизни-то неэтично заботиться, а народ даже о мертвых хлопотал, клал пищу на могилки. И поныне кладут!
Благодаря чему здесь всегда накрыта скатерть-самобранка для интеллектуалов-бессребреников. Прикиньте, коллега: жителей — полмиллиона. Средняя продолжительность жизни — лет шестьдесят. Кладбище в городе одно. Сколько это покойничков в день?
— Человек двадцать пять.
— Точно. А «подкормку для духов» кладут (я это досконально изучил и за точность отвечаю) на четвертую часть могил. И уж кто кладет — тот и в день похорон кладет, и на девятый день, и через сорок дней, и через год, и потом каждый год. Так? Так. Получается, что сервируют ежедневно минимум полсотни могилок. Ми-ни-мум! Да тут не меня и вас — десятерых пропитать можно. А борюсь с язычеством я один. Меню вот, жаль, однообразное: яички, конфетки, печенье, яблоки, рис с изюмом. Зато сытно и без затрат труда. Итак, прошу к столу!
Преодолев некоторое внутреннее сопротивление, Саломатин последовал примеру Эдика и взял яйцо с могилки, возле которой они сидели на лавке. Насытясь и набив карманы конфетами, Таракан сказал:
— Уф-ф! Как говорили наши предки, «бог напитал, и никто не видал!». Кажется, сегодня суббота? Стало быть, можно даже обмыть знакомство. Идемте в гости к летчику Кардовскому. Ему в нишу на памятничке прежние собутыльники каждую пятницу рюмку отличного коньяка ставят. В него, правда, всякая летающая мразь валом валит. Как вспомнишь, что мушки это кладбищенские, так даже меня воротит. Но можно и не вспоминать. А мы их щепочкой выловим. Ну, пополам?
— А, давайте!
Давненько Саломатин не пил благородных напитков. Он опрокинул свою долю на корень языка, но не проглотил, удержался, прогнал вперед, пополоскал от щеки к щеке, потом сделал маленький, птичий глоточек — и пищевод начал раскаляться снизу вверх. Через пять секунд еще глоточек — и затлел желудок. Повторить бы дозу, но нету. И началась жестокая икота — беззвучная, но сотрясающая.
