— Да?! — снова удивилась Галя, не представляя себе, как человек может в течение трех лет не бывать в родном Киеве.
Зорин слушал жадно, перебивая вопросами то об одном, то о другом.
Вдруг в кустах что-то зашелестело ветками и сухими листьями.
— Ой, что это? — спросила девушка, но уже без испуга, а с веселым любопытством.
— Змея.
<— Она же бесшумно ползает!
— Да нет, — добродушно возразил Зорин. — Бывает, что, шарахаясь от человека, она шумит, как заяц.
— Что вы говорите? — приостановилась Галя и подумала, что если бы шла сейчас одна, умерла бы от страха.
У школы Зорин посмотрел на часы; стояла такая большая луна, что при ней можно было читать.
— Ну, мне пора. А вы уже дома.
Гале стало почему-то жаль расставаться с ним.
Словно прочитав ее мысли, он взял Галину руку в свои, теплые и жесткие, подержал ее и повторил тихо:
— Вот и ваша избушка на курьих ножках...
— Вы бывали в ней?
— Приходилось. Мы же тут недалеко.
— Да?!
— В трех километрах. Заглядывайте к нам как-нибудь. У нас кино бывает, волейбол...
— А к вам можно?
— Ну почему же нет? Верно, заглядывайте,
— Ладно, — сказала она просто.
Он попрощался, натянул перчатки, вскочил на коня. Цокот подков долго раздавался в ночной тишине. Галя постояла прислушиваясь. Лунный свет заливал леса и горы. От яблонь падали четкие тени. Над ми-, ром стоял величавый покой, пронизанный оглушительным стрекотаньем кузнечиков.
В школе Галя застала Полину за неожиданным занятием. При свете керосиновой лампы та старательно вытирала пыль с большого портрета Максима Горького. Писатель был изображен на берегу моря, лицом к ветру и морским брызгам. И хотя Галя хорошо знала этот портрет, она смотрела на него сейчас так, точно увидела впервые.
— Вот убираю класс, — сказала Полина.
Полы, окна и двери были вымыты, парты и доска
протерты. На окнах висели старенькие, но чистые белые занавески, должно быть, извлеченные Полиной из своего сундука. На подоконниках стояли маленькие букеты редких уже цветов и пахучей горной травы.
При виде всего этого Галя забыла, что очень устала, что у нее ноет поясница и горят ноги от долгой ходьбы по лесным тропам. Засучив рукава, она принялась помогать Полине, напевая и улыбаясь чему-то звенящему в ее душе.
— А письмо-то я так и не отнесла, Галина Захаровна,— сказала сторожиха, готовя за перегородкой постель. — Очень уж много работы было. Не заругаете?
— Ничего, — ответила Галя. — Отнесете потом. А сейчас — спать, спать, вы и так устали.
