Саша, отыскивая в траве цветы, отошла уже далеко. И Володька не сразу решился подойти к ней.
— Саша, — сказал Володька, опустив голову, — я не могу больше… Я тебя люблю!
Она, вздрогнув, положила фиалки на пенек и молча стала поправлять распустившуюся косу.
— А ты меня не любишь? — совсем тихо спросил Володька.
Она не взглянула ему в лицо, а то бы заметила, как просили об этом «люблю» его круглые от волнения глаза неумело выбритые щеки и обсохшие губы.
— Еще не знаю, Вовик… Может быть… Только не надо сейчас…
— Нет, нет, — поспешно сказал Володька.
О том, что день кончается, им сказал не голод — они с собой куска хлеба не догадались взять, словно рассчитывали быть сытыми одним лесом. Сказало солнце, которого вдруг не стало над ними. За кустами уже таился белый туман, и на траву упала синева вечера.
— Завяли наши с тобой цветы, — угрюмо сказал Володька.
— Я поставлю дома в воду — и оживут.
Когда сели в трамвай, голова у Володьки кружилась: целый день не ели, а может быть, от леса, от травы, от того, что называется в песнях «страданием».
Прощаясь, Володька сказал:
— Завтра, Саша, политкружок. Ну, я еще успею подзубрить…
— Я вчера еще подготовилась. Так ты беги скорее.
«Конечно, не любит она меня, — с болью решил Володька. — Я про все на свете позабываю, а она учит…»
Он пришел домой, снял розовую ковбойку и лег с книжкой. Но ни строки не прочел. Ему казалось, — что и книжка пахнет лесом, а между букв проглядывают маленькие темно-синие цветки, слабые, готовые тут же завянуть под горячей рукой.
8
Отцвела сирень, и побелели липы. Стояло бездождье, и было душно, желто, приторно. В трамвае, в котором ехал Володька из горкома, стекла были мутные от жары, и двигался трамвай сонливо, не спеша. На крышу его горячий ветер наносил липовый цвет.
Володька стоял на площадке, где хоть немного провевало, и думал о том, что с молодежным кроссом ему, пожалуй, придется туговато и выставить от своей организации тридцать человек не удастся: ребята в отпусках и жара… Лучина сейчас в Ливадии, а с Ваней Козодоевым разговор короткий: тот никаким мероприятием не поступится, хоть камни с неба вались.
Володька представил себе, как он сам пойдет на этот кросс — семь километров полем, потом еще три в противогазе и столько же обратно. И ему показалось, что он уже плавится. Хоть бы дождик пролил… Но небо было синее, как Сашины глаза.
«Надо будет ей сказать, чтобы она сменилась с кем-нибудь и лучше вышла бы в воскресенье на работу, — подумал Володька. В цехе у них даже в сильную жару вентилятор работал отлично. — А уж Кукушкин луг на этот раз прощай!..»
