Алексей и Дионисий – оба остролицые, какие-то колючие – больше о божественном толковали, о самовластии души, коей не помеха все установления человеческие – не от Бога эти установления, но от власти, от гордыни. Перед собой самим должен быть чист человек и честен, в том его истинная вера. К Богу подобает обращаться не прилюдно, не в богатом храме, а наедине. Митрополит Геронтий и слуги его неверные, сребролюбивые, только между Богом и человеком стоят, не нужны они вовсе. И монастыри не нужны богатые, и храмы соборные, не от Бога сие – от антихриста. И еще говорили новгородцы, что перед Богом все равны, нет народов богоизбранных иль отверженных. Иноверные народы, коих слуги Геронтиевы кличут погаными, и не поганые вовсе, тоже под Богом ходят, только не познали еще Божьей благодати, но когда познают – вровень с христианскими народами встанут. И не силой их к истинной вере склонять надобно, но милосердием.
Архимандрит Зосима больше молчал, занавесив глаза густыми бровищами, но, если нравилось что ему в речах вольнодумцев, бросал коротко, гулко: «То так!» Алексей и Дионисий переглядывались, довольные. Видно, архимандрита они побаивались и его одобрением дорожили.
Салтык не все понимал в речах церковных людей, но чувствовал, что мысли их мятежны, и причастность к ним будоражила его. Будто на гребень крепостной стены взошел, под вражеские стрелы, и вызов бросает смерти, красуясь перед людьми и подавляя внутренний трепет…
Дьяк Федор Васильевич Курицын говорил понятнее. Самовластие разума – вот к чему он стремился, в необходимости чего старался убедить собеседников. Самовластие разума не приходит само собой, у темного человека нет свободы, следует он чужим установлениям, как бессловесная скотина. В книжной мудрости сила, в грамоте. Книжная грамота есть самовластие, ничего больше, ибо только она дает вольное разумение сущего, а вольное разумение и есть свобода. Разумом все свершается, разумом!
Получалось из речей дьяка Федора, что не так уж мал и ничтожен человек, что не в смирении и не в отказе от земных радостей его предназначение, но в вольном разумении, в самовластии ума и души. «По-иному жить надобно, по-иному!» – думал Салтык и чувствовал, что расползается его привычная колея, что стоит он как пахарь перед целиной и должен сам прокладывать первую борозду.
Как напутствие звучали веские слова Ивана Волка, жизнелюбца и лукавого мудреца: «Бог создал человека животна, плотна, словесна, разумна! Возрадуемся, братия, жизни светлой!»
