Неужели я ее больше не услышу? Она так давно не приходила, не говорила со мной…
Но что если… сегодня, сейчас… все-таки…
- Кэйа! – позвал он. – Кэйа, ответь! Где ты, сестренка?
Никто ему не ответил. Уже в который раз подряд откликом на его отчаянный, наполненный безудержной тоской призыв была лишь пугающая черная пропасть звенящей тишины. И вот тогда к Торстеину по непонятной даже для него самого причине пришла странная холодная и безразличная уверенность в том, что так теперь будет всегда и что он больше никогда не услышит голоса своей младшей сестры.
Равно как и голоса матери.
Что ж, Стеин… Ты ведь просил об освобождении. Однажды. В бездумном исступлении ты рвал на себе волосы и отрекся от того, чем дышал, чем жил. Всего один раз изменил своей собственной душе…
И вот пожалуйста. Судьба вняла твоей молитве.
Ведь есть такие слова, такие желания, которым свойственно в скором времени исполняться.
Теперь Стеин и сам не мог понять, был ли он наконец-то счастлив и свободен или же… Сможет ли выжить птица, вскормленная человеком, которая вдруг по воле рока вырвалась из клетки на волю, где дуют свирепые ветра и солнце все норовит подпалить крылья? Стеин не знал и не хотел об этом думать.
Он знал только, что отныне его жизнь станет размеренной и спокойной. Быть может, не как гладь горного озера, но, по крайней мере, как поверхность воды во фьорде, огражденном от остальной части океана скалистыми воротами. Больше не будет бессонных ночей, не будет внезапных приступов сумасшествия, от которых в ужас приходили даже невозмутимые и самые стойкие Фолки и Келда. Больше не будет всего этого безумия и голосов, разрывающих голову и сердце…
Не будет.
Его наконец оставят в покое.
Его больше не будут сводить с ума, и ничьи холодные руки не потянут его за собой в бездну туманного прошлого.
Ничего этого больше не будет.
Но ведь это была твоя жизнь, Торстеин Норсенг. Несчастная, безумная, преисполненная горечи, боли и гнева, несправедливая, запутанная, жестокая… Но все-таки жизнь.
Твоя жизнь.
Подобная океану, который остался там, за воротами фьорда…
Краткая вспышка глубокой тоски… А потом Стеин провалился в пустоту, и слезы полились по его щекам, а он вытирал их рукавом рубахи, но так и не смог остановиться…
И тут, когда наступило мгновение понимания и признания, когда в сердце его умерли все крупицы разорванной на части надежды, кроме одной, самой последней, которая вот-вот должна была угаснуть навсегда, он упал на колени и во всю силу своих легких закричал:
