А эти телефонные разговоры? Почему он воспринимает их так близко? Уж не потому ли, что и сам с ними в душе давно согласен? Ведь его даже не очень удивляет, что он разговаривает с кем-то таинственным, непонятным, невозможным, что все это абсурд, если не мистика. Ведь только смысл вопросов его и занимает, а не сам факт невозможного.
"Почему ты здесь оказался?.. Ты все еще ждешь от нее письма?"
Этот кто-то очень хорошо его знает. Даже лучше, чем он сам себя... То, что тему не стоит защищать, он уже понял. Ну, работали они впустую, так ведь теперь будут другие работать впустую! И кто-то потом будет мучиться, как сейчас он сам. Но и то, что тему не дадут не защитить, и что он сам в открытую не выступит против нее, он тоже знал. И злость на себя, на свое равнодушие, на желание жить тихо и мирно охватила его. Он понял, что ему хочется быть другим перед этой женщиной. Или он всегда хотел быть другим, но не хватало какого-то маленького толчка, импульса.
Ну что ж, Бакланский, подавляй восстание, неподготовленное, стихийное, заранее обреченное на неудачу...
В полседьмого Григорьев уже был, в гостинице. Поскольку спешить ему было некуда, он зашел в буфет, съел сардельку - необходимый атрибут каждой гостиницы, и выпил стакан топленого молока. Потом поднялся к себе в комнату, сел в кресло у телефонного столика и представил себе, что он один в этой большом незнакомом городе, и только нить телефонного шнура связывает его с все-таки существующим где-то миром. И если это чувствовал каждый, кто жил здесь в комнате, конечно же, им хотелось добраться до этого мира, кому-нибудь позвонить, чтобы услышать человеческий голос. И ничего таинственного в этом нет.
Александр набрал номер. И теперь уже совершенно знакомый голос сказал:
- Ну что, печальный рыцарь?
- Ничего, - ответил Александр. - Сижу, жду комиссию.
- Боишься?
- Боюсь.
- Ну, конечно, не комиссии?
- Да нет. Боюсь того, что хочу сделать.
- Я тоже боюсь. Но думаю, что сделаю.
Они оба замолчали. Александр чувствовал, что между ними сохраняется еще ледок недоверия, который пока не позволяет говорить без некоторой настороженности, совершенно свободно. Но все ближе становились они, эти два Александра, два Сашки.
В дверь постучали.
- До свиданья, ко мне пришли, - сказал Александр.
- До свиданья, ко мне тоже пришли, - ответил тот Александр.
13
Григорьев крикнул:
- Да, да, войдите!
Дверь распахнулась. На пороге стояли директор гостиницы и еще несколько человек.
