Входная дверь открылась, и раздался голос Чарльза:
— Ты уже дома, малышка?
— Да.
Я сбежала вниз и поцеловала его. Мой дядя выглядел уставшим, впрочем, как обычно. Он был довольно привлекательным мужчиной средних лет. Очень скоро его волосы будут совсем седыми, а складки на щеках становятся все глубже и глубже. Я поцеловала его еще раз. Я любила своего дядю так сильно, как если бы он был моим отцом.
После того как моя мать исчезла, наступил очень тяжелый период. Миссис Паттерсон, моя бабушка по отцовской линии, настаивала на том, что имеет право воспитывать ребенка своего сына. «Я потеряла сына, а теперь теряю и свою единственную внучку!» — кричала она. Я сидела на ступеньках в этом самом доме и слушала, зная, из-за чего ссорятся взрослые. Я очень боялась, что меня отправят жить к этой красивой женщине со злыми глазами и тяжелым характером, которую, по словам Кэти Бернс, моя мать ненавидела. «И у нее были на то основания, Маргарита…» Я полагала, что мисс Бернс подразумевает заявление бабушки Паттерсон на суде.
Чарльз дипломатично сказал, что миссис Паттерсон вольна навещать внучку, когда пожелает, но дело в том, что мать Маргариты поручила воспитание дочери ему и его жене, и у них есть удостоверяющий это юридический документ. Миссис Паттерсон пригрозила ему судом, на что Чарльз заявил, что ее «претензии совершенно беспочвенны». В мои пять лет эта фраза показалась мне абсолютно невразумительной.
Тогда я называла свою мать «мамочкой». «Мамочка, можно мне водички?» «Мамочка, я хочу нарисовать картинку».
Мама расстилала на столе газету, доставала краски и бумагу и ставила банку с водой, в которую я макала кисть.
— Что ты собираешься рисовать, любовь моя? — спрашивала она.
— Тебя, мамочка. Я хочу нарисовать тебя.
Когда я вспоминаю, как сильно я любила свою мать, на глаза наворачиваются слезы.
Как сказала сегодня утром Хильда Доули, моя мама была хорошенькой. Губки бантиком, синие глаза, идеальной формы нос и облако светлых вьющихся волос. Некоторые говорили, что она была «как картинка». Тогда я находила это лестным и лишь позже поняла, что они намекали на то, что внешность моей матери свидетельствует о ее поверхностности, о том, что она пустышка. Как бы то ни было, когда мы с ней выходили в город, на нее все глазели, особенно мужчины, которые оборачивались, чтобы взглянуть на ее ноги. Тогда это было для меня загадкой. Я не понимала, зачем мужчинам смотреть на ноги женщины, когда ее лицо гораздо красивее и интереснее.
